Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Мы всѣ трое — на совѣтской работѣ и всѣ трое имѣемъ карточки. Но моя карточка прикрѣплена къ распредѣлителю у Земляного Вала, карточка жены — къ распредѣлителю на Тверской и карточка сына — гдѣ-то у Разгуляя. Это — разъ. Второе: по карточкѣ, кромѣ хлѣба, получаю еще и сахаръ по 800 гр. въ мѣсяцъ. Талоны на остальные продукты имѣютъ чисто отвлеченное значеніе и никого ни къ чему не обязываютъ.

Такъ вотъ, попробуйте на московскихъ трамваяхъ объѣхать всѣ эти три кооператива, постоять въ очереди у каждаго изъ нихъ и по меньшей мѣрѣ въ одномъ изъ трехъ получить отвѣтъ, что хлѣбъ уже весь вышелъ, будетъ къ вечеру или завтра. Говорятъ, что сахару нѣтъ. На дняхъ будетъ. Эта операція повторяется раза три-четыре, пока въ одинъ прекрасный день вамъ говорятъ:

— Ну, что-жъ вы вчера не брали? Вчера сахаръ у насъ былъ.

— А когда будетъ въ слѣдующій разъ?

— Да, все равно, эти карточки уже аннулированы. Надо было вчера брать.

И все — въ порядкѣ. Карточки у васъ есть? — Есть.

Право на два фунта сахару вы имѣете? — Имѣете.

А что вы этого сахару не получили — ваше дѣло. Не надо было зѣвать...

Я не помню случая, чтобы моихъ нервовъ и моего характера хватало больше, чѣмъ на недѣлю такой волокиты. Я доказывалъ, что за время, ухлопанное на всю эту идіотскую возню, можно заработать въ два раза больше денегъ, чѣмъ всѣ эти паршивые нищіе, совѣтскіе объѣдки стоятъ на вольномъ рынкѣ. Что для человѣка вообще и для мужчины, въ частности, ей Богу, менѣе позорно схватить кого-нибудь за горло, чѣмъ три часа стоять бараномъ въ очереди и подъ конецъ получить издѣвательскій шишъ.

Послѣ вотъ этакихъ поѣздокъ пріѣзжаешь домой въ состояніи ярости и бѣшенства. Хочется по дорогѣ набить морду какому-нибудь милиціонеру, который приблизительно въ такой же степени, какъ и я, виноватъ въ этомъ раздувшемся на одну шестую часть земного шара кабакѣ, или устроить вооруженное возстаніе. Но такъ какъ бить морду милиціонеру — явная безсмыслица, а для вооруженнаго возстанія нужно имѣть, по меньшей мѣрѣ, оружіе, то оставалось прибѣгать къ излюбленному оружію рабовъ — къ жульничеству.

Я съ трескомъ рвалъ карточки и шелъ въ какой-нибудь "Инснабъ".

Я не питаю никакихъ иллюзій насчетъ того, что комбинація съ "Инснабомъ" и другія въ этомъ же родѣ — имя имъ — легіонъ — не были жульничествомъ. Не хочу вскармливать на этихъ иллюзіяхъ и читателя.

Нѣкоторымъ оправданіемъ для меня можетъ служить то обстоятельство, что въ Совѣтской Россіи такъ дѣлали и дѣлаютъ всѣ — начиная съ государства. Государство за мою болѣе или менѣе полноцѣнную работу даетъ мнѣ бумажку, на которой написано, что цѣна ей — рубль, и даже что этотъ рубль обмѣнивается на золото. Реальная же цѣна этой бумажки — немногимъ больше копѣйки, несмотря на ежедневный курсовой отчетъ "Извѣстій", въ которомъ эта бумажка упорно фигурируетъ въ качествѣ самаго всамдѣлишняго полноцѣннаго рубля. Въ теченіе 17-ти лѣтъ государство, если и не всегда грабитъ меня, то ужъ обжуливаетъ систематически, изо дня въ день. Рабочаго оно обжуливаетъ больше, чѣмъ меня, а мужика — больше, чѣмъ рабочаго. Я пропитываюсь "Инснабомъ" и не голодаю, рабочій воруетъ на заводѣ и — все же голодаетъ, мужикъ таскается по ночамъ по своему собственному полю съ ножикомъ или ножницами въ рукахъ, стрижетъ колосья — и совсѣмъ уже мретъ съ голоду. Мужикъ, ежели онъ попадется, рискуетъ или разстрѣломъ, или минимумъ, "при смягчающихъ вину обстоятельствахъ", десятью годами концлагеря (законъ отъ 7 августа 32 г.). Рабочій рискуетъ тремя-пятью годами концлагеря или минимумъ — исключеніемъ изъ профсоюза. Я рискую минимумъ — однимъ непріятнымъ разговоромъ и максимумъ — нѣсколькими непріятными разговорами. Ибо никакой "широкой общественно-политической кампаніей" мои хожденія въ "Инснабъ" непредусмотрѣны.

Легкомысленный иностранецъ можетъ упрекнуть и меня, и рабочаго, и мужика въ томъ, что, "обжуливая государство", мы сами создаемъ свой собственный голодъ. Но и я, и рабочій, и мужикъ отдаемъ себѣ совершенно ясный отчетъ въ томъ, что государство — это отнюдь не мы, а государство — это міровая революція. И что каждый украденный у насъ рубль, день работы, снопъ хлѣба пойдутъ въ эту самую бездонную прорву міровой революціи: на китайскую красную армію, на англійскую забастовку, на германскихъ коммунистовъ, на откормъ коминтерновской шпаны. Пойдутъ на военные заводы пятилѣтки, которая строится все же въ расчетѣ на войну за міровую революцію. Пойдутъ на укрѣпленіе того же дикаго партійно-бюрократическаго кабака, отъ котораго стономъ стонемъ всѣ мы.