Владимир Высоцкий - Четыре четверти пути [Сборник]

Потом мы поняли, что он полностью поглощен работой, о избегает незнакомых людей потому, что болезненно переживает назойливые, иногда бестактные расспросы о личной жизни, навязчивые приглашения «в гости» с магнитофонами наготове.

Иногда в такие минуты, когда он по своей деликатности не знал, как избавиться от прилипчивых «почитателей», я под любым предлогом уводил его в каюту корабля, на котором шли съемки. Уединившись, мы много говорили, иногда — спорили. Причем, не соглашаясь с чем-то, Володя всегда убедительно аргументировал свою точку зрения. Удивляла его эрудиция, глубина знаний советской и зарубежной литературы, поэзии, древней истории, музыки, театрального искусства. Обладая великолепной памятью, он мог часами читать стихи многих поэтов. Но больше всего любил слушать, жадно впитывая все новое для него. Он расспрашивал меня о спорте, о том, что чувствует спортсмен перед стартом или как он переживает горечь поражений, что испытывает тренер, видя, что его ученик проигрывает, как справляется с чувством страха каскадер, каков «вкус страха»? Признался, что у него в минуты опасности холодеет «под ложечкой»… Позже я вспоминал о наших встречах, когда слышал в его песнях:

или:

Лет через десять после съемок «Интервенции» я сказал ему, что в спортивных песнях он очень точно передает переживания спортсменов. Володя рассмеялся и ответил:

— Зря, что ли, мы столько просидели с тобой «в одной каюте»?

Высоцкий живо интересовался всем, что видел вокруг. Помню, как он с любопытством наблюдал, как я нырял в воду с подводным фотоаппаратом или кинокамерой. Володя всячески помогал, расспрашивал обо всем, что связано с подводными съемками. Обрадовался, когда я подарил ему свою книгу «Объектив под водой», а прочитав в надписи ему: «…лучшему из менестрелей», задумавшись, сказал:

— «Менестрель»… Это, пожалуй, точное определение.

Вечером, после съемок, в импровизированном концерте на берегу моря он сказал, что споет песню для меня. Он спел «Спасите наши души!», только что написанную песню о гибели подводной лодки. Его могучий хриплый баритон перекрывал шум недалекого порта, гудки пароходов, плеск волны. На голос собралось много слушателей. Все как завороженные смотрели на певца. На его шее угрожающе вздулись вены, а голос все поднимался и ширился, заполняя пространство, и казалось, что не выдержат струны гитары, оборвется голос, взорвутся вены и сам певец, — который в этот миг был из тех, в лодке, — погибнет «от удушья». Но вот, затихая, прозвучала последняя мольба: «Спасите наши души…» Наступила тишина. Аплодисментов не было. Все сидели ошеломленные и подавленные. Наконец Володя, словно извиняясь, тихо произнес:

— Ну вот…

Песни Высоцкого… Мужественные и нежные, мудрые и назидательные, честные и лукавые, веселые и сатирические, с ярко окрашенным эмоциональным содержанием, всегда таящим второй, глубинный, смысл и — часто — неожиданный финал.

Его точно разящие слова создают четкие, рельефно зримые образы и ассоциации, близкие современному человеку, и поэтому песни Высоцкого глубоко социальны. У слушателя возникает ощущение того, что именно это и именно так он сам хотел сказать, выразить свои мысли и чувства, свое отношение к жизни, а ведь это и есть подлинная народность поэзии, творчества.

Теперь заговорили о «феномене Высоцкого», с удивлением исследуют корни воздействия его творчества на сознание слушателей и зрителей столь огромной аудитории. Но Володя меньше всего стремился попасть в «феномены». Просто он прямо и честно, часто в ущерб себе, пел о том, что его волнует и тревожит, — предостерегал, убеждал, надрывно взывал, стремясь прорваться к душам людей, и тогда наши сердца начинали биться в унисон с его большим, благородным, но таким больным сердцем. Удивительно ли, что оно не выдержало?..

В течение всей его творческой жизни было немало охотников безнаказанно «наступать на горло» его песне. Были такие и в кинематографе. Благодаря их неустанной «заботе» многое из сделанного Высоцким для кино не дошло до экрана.

Однажды на съемках картины «Дела давно минувших дней» режиссер-постановщик фильма Владимир Шредель попросил меня поговорить с Володей о нескольких песнях и романсе для фильма. В это время Володя снимался в Ленинграде у Иосифа Хейфица в чеховской «Дуэли» (картина «Плохой хороший человек»). Я зашел в съемочный павильон. Высоцкий в гриме фон Корена готовился к очередному кадру и о чем-то беседовал с красивой женщиной, лицо которой показалось мне очень знакомым, — так бывает, когда встречаешь артистов в обычной обстановке, без грима и в повседневной одежде. Я наблюдал, как она заботливо поправляет ему прическу, пытался вспомнить, где мы могли с ней встречаться, и понимал, что мы не знакомы. Она вела себя естественно, старалась не привлекать к себе внимание окружающих, никого не замечала вокруг и смотрела на Володю восторженным влюбленным взглядом. Они посмотрели в мою сторону, и я понял, что это Марина Влади. На ней было простое ситцевое платье, настолько скромное, что, когда по студии прошел слух о присутствии Марины во втором павильоне и студийные девушки под любым предлогом заглядывали в декорацию, ожидая увидеть размалеванное «чудо», они равнодушно скользили взглядом по лицу актрисы, на котором не было вызывающей косметики, и разочарованно уходили, не узнав ее.