И пришла мне блажная мысль: спасти черноглазого Исмаила. Уговорила я мать отдать его в детский приемник и увела с собой. Еле добрел бедный ребенок до приемника. И всю дорогу я изводилась, что он не дойдет, и жалела, что вмешалась в распоряжение судьбы. Но когда вымытый и одетый мальчик с блестящими глазками стал уплетать молочную кашу, повторяя: «карош, очни карош» и только беспокойно озирался, теряя меня из виду, а увидя радостно бежал ко мне, — я была удовлетворена. При моем уходе он отчаянно плакал.
Но когда я пришла на другой день, то уже не застала его. Он заболел и был отправлен в больницу. Другой мальчик сообщил мне, что лежал с ним вместе и что татаренчок очень плачет. Надеясь, что ребенок выздоровеет, я ничего не сказала матери.
Чрез несколько дней поправился его отец и пожелал посмотреть на сына. Идем. Приходим в больницу. Спрашиваем, — «нет и не было такого»! Возвращаюсь в палату, там справляюсь: отправлен тогда, туда, в такую то палату. Иду опять. «Нет и не было». Волнуюсь, прошу, требую. Ищут в журналах: нигде нет. До порога третьего этажа больницы идет след, а за порогом отверзлась бездна и бесследно поглотила ребенка. Повидимому, принимая в больницу, сестра не записала, и больной умер или отослан куда нибудь и пропал бесследно. Словом, я пристроила его хорошо… С утра и до трех часов продолжались поиски и без результата: ни в списке живых, ни умерших его не было. Отец угрожающе что-то бормотал мне, а я молчала. Да и что могла бы я сказать ему?
Вечером, вернувшись домой, я застала у дверей татарку. Она схватила меня за руки… В ее глазах было столько мольбы и страдания! А по желтым щекам катились слезы… «Малайка, алайка», — повторяла она. Я вырывалась от нее, говоря, что мне некогда и я не понимаю ее. Но я сознательно лгала. Я отлично понимала, что она требует своего сына. Наконец, я не выдержала, прижала ее к сердцу грязную, больную татарку и сама разревелась.
Всю ночь у меня в ушах отдавался то отчаянный плач мальчика, то тихий, жалобный стон матери. Я прятала голову под подушку, старалась думать о другом, но эти воспоминания проникали в мозг, ударяли по сердцу, тянули за нервы. А все кругом шептало: «пристроила, пристроила!»
Е. Джиотти.
Хмурое небо, погода сырая,
Лужи и грязь.
Живу я в приюте, душой изнывая.
По ночам льются слезы из глаз…
Здесь так неприветливо небо и дети так злы.
А вокруг беспросветная тень…
Скоро ль уйду я из чуждой семьи
И дома с родными
Встречу ликующий день…
Тамара из Туркестана, 14 л.
№ 2.
Когда мужик домой приедет, что он прежде всего скажет?
Под светлый сияньем востока,
Под южным припеком лучей,
Как бурные струи потока,
Проникли посланцы людей.
Проникли могучие люди
В глубокие недра земли,
На страшно высокие кручи
Зажгли на скалах маяки.
И море они захотели
Устроить дорогой своей:
Не страшны им скалы и мели,
И носят моря кораблей.
Над воздухом грозным, могучим
Победу свершили они.
В моторе свободно-летучем
Поднялися плавно с земли.
Сердито шипящие змеи
Их носят по шумной земле.
Как будто могучие феи,
Сверкая в дыму и в огне…
Но годы неслышно проходят,
Века пролетают толпой —
События новые родят
Своею могучей рукой.
Погибли уж гордые люди,
Погибли от время руки;
Прижали их мощные груди
Земли бессердечной слои.
И солнце застыло навеки,
Земля охладилась давно,
Замерзли глубокие реки.
Мерцание звезд лишь одно
Безмолвно землю освещало
Едва лишь заметным огнем
И слабо на льдинах блистало.
Но скрыто все было при нем.
Прошло, изменилося много,
Разбилось о жизни утес
И время разочаровало так строго
Служителей радужных грез.
Во прахе холодном застыло
И скрылось в темнеющей мгле,
Что двигалось раньше и жило,
То сгнило в холодной земле.
И думы, пустые мечтанья
Без крыльев умчалися прочь.
И лучшие все начинанья
Обуяла тихая ночь.
Погибла могучая злоба,
Застыла с сердцами людей,
Из крепкого прочного гроба
Уж больше не выбраться ей.
Во прахе сыром и холодном
Покой отыскал и позор:
Застал в ожиданьи бесплодном
Немой, молчаливый укор.
А ветер все воет могучий
И снова затихнет порой.
Застывшие серые тучи
Летают над мертвой землей.
В пространстве земля одинока
В холодном эфире лежит.
А где то далеко, далеко
Звезда отливаясь блестит.
И на ней человек,
В новую форму хотя облечен,
Но давней тоскою о чем то
Прекрасном, далеком,
И страстью познанья
По прежнему он наделен.
Читать дальше