Е Галайская - Москва и Волга

Пишу я вам рассказ о моей жизни, как я жила в Петрограде и жила у тети. Я у тети жила очень хорошо. Она меня считала дочкой, а я ее мамой и дядю папой. И не знала, что они мне дядя и тетя, а когда я узнала напишу после, а сейчас напишу, как я начала учиться. Очень просила, чтобы меня отдали в школу, а когда мне исполнилось восемь лет, меня отдали в школу. Я была первой ученицей в классе и часто получала успехи. В первом классе я училась пол-года и перешла во второй, а дальше мне не пришлось учиться, потому что тетя заболела чахоткой и доктор ей сказал, чтобы она ехала на южную сторону и пить парное молоко. Она стала собираться уехать и взяла меня и своего родного сына. А дядя остался в Петрограде на военной службе. Так значит мы трое поехали на южную сторону, то есть в Харьковскую губернию к малороссам. Мы нашли себе там квартиру у старых малороссов, мужа с женою. У них не было детей. Мы прожили с тетей только три месяца. Тетя не выдержала болезни и умерла. Вот теперь я вам напишу, как я узнали, что она мне тетя. Тетя сказала перед смертью, что она мне не мама, а тетя. Но я этому не верили, плакала, рвала все на себе. Когда она скончалась, я осталась с ее сыном, то есть двоюродным братом у тех же старых малороссов. Я написала дяде письмо за письмом, но ответа не получала. Малороссы нас приняли за своих детей. Мы жили у них очень хорошо, стали их звать дедушкой и бабушкой. Я думала, что дядю где нибудь убили, потому что не было известия. Но оказалось, что он жив и невредим.

Прошло девять месяцев. Дедушка с бабушкой хотели нас записать в родные дети. И вдруг, на другой день приезжает дядя. Но я его не решалась видеть. И вот он хочет нас взять к себе. Я очень плакала и не хотела ехать, потому что я очень привыкла к нашим старым малороссам и они ко мне тоже. Они плакали и говорили: «не уезжай от нас, оставайся у нас, мы тебя очень любим» и я им говорила, что не поеду. Но дядя стал меня уговаривать, что куда он нас повезет, там очень хорошо. И я его послушала, — уехала. Привез он нас в город Саранск, там нашел нам квартиру. Я сама хозяйничала, а дядя ходил на службу. Потом, так через месяц, его командировали уехать и он уехал от нас. Потом нас стали с квартиры выгонять, я пошла к одному комиссару и сказала ему, что нас выгоняют с квартиры, — куда мы пойдем! Он сказал: «я завтра за нами приеду и возьму вас в общежитие коммунистов». Я ждала его и, наконец, дождалась. Он приехал и взял нас в общежитие коммунистов. Там я жила хорошо, но долго нас там не пришлось держать, и отдали нас в приют. Там мы прожили только одну неделю: приехал опять дядя и взял нас из приюта. Дядя снял комнату. Я у него очень плохо жила, просилась в школу, — он не отдавал; я плакала, но ничего не помогло. Он меня бил, ругал, потом он взял себе вторую жену барышню и стал собираться уезжать в Самарскую губернию и взял опять меня. Я не хотела ехать, а он не оставлял меня. Поехали мы все уже четверо в село Полимовку. Там я все у них делала, а они была недовольные, хорошо или плохо. Дядя заболел сыпным тифом; мне пришлось бегать по всей деревне искать молока. В это время молока не было в селе. А его жена меня посылала и говорила: «где хочешь бери молока, а если не принесешь — тебя выгоню!» Все время так пугала. Потом стала куда то уезжать. Я сказала им: «с вами не поеду, вы меня отдайте в приют, — и хочу учиться». Они меня и отдали в Бузулук — маленький городок. Там был приют, приехавший из Петрограда под названием «Ольгинский». Они меня там оставили одну, а брата двоюродного взяли с собой. Я там первое время скучала, а потом привыкла, — были хорошо. Я окончила четвертый класс. У меня были ноги отморожены, но я все таки ходила в школу. Я много очень болела. Потом там стал сильный голод; стали приют отправлять в Петроград. А меня заведующая оставила у дяди в Москве. Я пришла к дяде и сказала: «примите меня или нет? Если нет, то я пойду на станцию, пока еще не уехал поезд и поеду в Петроград». Он сказал: «оставайся у нас». Я осталась. Они меня отдали в пятый класс в школу, потом не могли меня содержать и сказали: «ищи себе место». Я и пришла к вам. Дальше что будет, напишу после, а сейчас очень извиняюсь, что плохо написала, я вас всех очень полюбила и прошу не отправлять меня в другую палату до эвакуации.

Говорят, что к старости люди любят заниматься сватовством, ханжеством или благотворительностью. До тех пор я этим не грешила, но сейчас я определенно старею, т. к. первый опыт в этом направлении уже сделан и, нужно сознаться, настолько неудачный, что отбил охоту к повторению. Принципиально терпеть не могу благотворительности, но иногда невольно изменяешь своим принципам… Недели три тому назад приехала с Поволжья татарская семья и глава ее устроился дворником в учреждении, где я живу; в своем углу он устроил ночлежку для приезжающих земляков и организованный очаг заразы: один за другим татары болели, умирали, развозили тиф по деревням и в течение трех недель из двенадцати человек осталось в живых девять, а здоров — один мальчик. Мужчины — одни умерли, другие умирали. Только одна больная женщина еле еле передвигала ноги. А ребятишки представляли из себя какой то клейстер. Все это ютилось в крошечной каморке, в повалку на полу, больные и здоровые, женщины и дети и ночлежники-спекулянты с товарами. Для экономии тепла, все это сбивалось в кучу и храп здорового аккомпанировал бреду умирающего. Три раза в обществе живых ночевал труп… И тут же по их пролетарским телам прогуливались блондинистые буржуи, делая бесплатную прививку.