Лидия Герман - Немка. Повесть о незабытой юности

Теперь мы ожидали разрешения на выезд… Юрий и слышать не хотел, чтобы я осталась одна в Барнауле. Я тоже этого не хотела…

„Тогда поедем без разрешения, – сказал он твердо. – Ты только не бойся, я беру всю ответственность на себя, и если они такие бесчеловечно жестокие, то я пойду с тобой в тюрьму". – „На 20 лет строгого режима?" – „На все 20 лет".

Мы складывали чемоданы. Недавно я купила маленький фотоальбом и вставила в него уже мои, совсем немногие фотографии. Юрий подал мне немало карточек с себя и своих родственников, которые он взял у своей матери. С интересом я разглядывала их и вставляла в альбом. Тут мне бросилась в глаза маленькая фотокарточка; конечно, это был Юрий, но она мне показалась уже знакомой. „Юра…" Я вспомнила и рассмеялась, и не могла глаз оторвать от этого маленького снимка. Юрий подошел. „Это я так смешно выгляжу?" Он хотел взять снимок. „Нет, совсем наоборот. Сядь на минутку…"

И я рассказала ему историю с плакатом, когда я жила у Любы в Родино и училась в 10-м классе. „Молодой человек точно так же выглядел, как ты на этом снимке, только в руках у него была логарифмическая линейка, и стоял он на фоне высотной стройки". Юрий показал на свою логарифмическую (инженерную) линейку, которая еще не была упакована. „Тогда я пообещала своей хозяйке, что я когда-нибудь выйду замуж за этого молодого человека".

А Юрий рассказал мне, как он во время экзаменов в Новосибирске встретился с двумя своими друзьями, с которыми он учился вместе в строительном техникуме в Барнауле. С одним из них он проживал в одной комнате, с Владимиром Тюркиным. В первый вечер они сидели вместе и рассказывали друг другу о своей работе, о жизни. Владимир был больше года женат, и их сыну уже исполнилось полгода. Они оба достали фотографии из своих карманов. „Моя блондинка, и у неё большие голубые глаза", – сказал один. „Моя тоже", – сказал другой. Оба засмеялись. „Мою зовут Лида", – сказал один. „Мою тоже". После короткой паузы. „Только моя – немка". – „Моя то-о-же". – „Моя родом из Мариенталя на Волге…" – „Нет, моя родилась на Украине, в Григорьевке". Тогда выяснилось, что Лида Тюркина (рождённая Гутшмит), хотя родилась на Украине, но семья её, когда она была еще маленькая, добровольно переселилась в Сибирь, и они, следовательно, были независимы от комендатуры, т. е. остались свободными. И при женитьбе не было проблем, Лида получила фамилию мужа.

Второй друг Алексей Мушуров был тоже женат, и его сыну было уже полтора года. Алексей был на четыре года старше Юрия. Его в 1945 году взяли в Армию, он попал на фронт, получил ранение и был определен на лечение в госпиталь города Сочи на Черном море. Там он, волею судьбы, познакомился с совсем юной санитаркой Любой. После госпиталя, к этому времени и война закончилась, приехал Алексей в Барнаул, и как участник войны, был без экзаменов принят в строительный техникум, где он и подружился с Юрием и Владимиром. После техникума он поехал в Сочи и привез свою Любу на Алтай. Все трое после техникума отработали по три года в разных местах, и теперь встретились в Новосибирске и поступили на специальный курс для выпускников строительного техникума, отработавших на строительстве не менее трёх лет. Как стипендия за ними сохранялась зарплата за последний год работы, не превышающая, однако, 1200 рублей в месяц. Таким образом, студенты этого курса были почти все семейные. Мне тоже можно поехать с мужем, но только без паспорта и без разрешения НКВД. Моя свекровь, между тем, приходила к нам в гости и попросила у меня прощение. К нашему отъезду она принесла стёганое детское одеяльце в подарок внуку или внучке. Её сестра Наталья, Юрина тётя, подарила нам хорошую, по тем временам, железную полутораспальную кровать, к ней еще матрац. Кровать стояла упакованной у стены. Детские вещи, которые я сама сшила, и одеяльце я сложила в самодельную сумку из материи. Мой арестантский чемодан был уложен, и Юрин, хотя настоящий, но совсем обтрёпанный, был до предела набит.

В день отъезда утром рано приехал муж тёти Наташи, работавший шофёром на грузовом автомобиле. Они с Юрием отвезли кровать с матрацем на станцию, чтобы отправить их багажом. Юрий и его дедушка Павел выпили еще по рюмочке на прощанье. На вокзале поезд стоял уже на пути, но вагоны были еще закрыты. Билеты у нас были третьего класса, это значит, сидячие места, если ты такое найдешь. Перед многими вагонами, я думаю, перед всеми 3-го класса, толпились пассажиры – где больше, где поменьше. К вагону, где было больше всего народу, повел нас Юрий. Тётя Наташа хотела, чтобы мы пошли к другому вагону, но Юрий поставил чемодан и сказал: „Спокойно, пожалуйста, и, лучше всего, молчите". Я полностью полагалась на него, думала, он знает, что делает. Когда дверь открылась, толпа уплотнилась у входа. Мы стояли сзади и наблюдали за невиданным спектаклем. У всех было много багажа, держали его на голове, на плечах, в руках. Все кричали друг на друга, бросали свои мешки и узлы через головы в вагон, карабкались по лестнице вверх. Мне казалось совершенно невозможным попасть в вагон. Вдруг наш дед Павел стал проталкиваться через толпу и кричать: „Товарищи, люди, пропустите же беременную женщину, на сносях". Кто-то обернулся, но все протискивались вперед. „Пожалейте же, люди, пропустите её". И тут появился молодой человек. „Что тут происходит? Товарищи! Что это за посадка?" Раздался милицейский свисток, и все остановились.