Лидия Герман - Немка. Повесть о незабытой юности

Я отвернулась и пошла на следующий урок. Этого я от этого учителя не ожидала, хотя он, по сути, был прав. И всё-таки, Оресту Германовичу было за пятьдесят и все, кто его знал, высоко ценили его как учителя и как интеллигентного человека, одного из лучших математиков города; всеми уважаемого. И всё-таки, мне еще не понравилось, что он Георгия назвал „золотая голова". При чем тут золото? Металл?

С Георгием мы встретились опять, как договорились. Ни слова о его вопросе. Только после фильма, по дороге домой, мы остановились на подветренной стороне одного из домов, и он спросил, подумала ли я над его вопросом. Я стояла перед ним, руки на его груди: „Да, я думала, обдумывала и передумывала… Сердце мое отвечает тебе да, да, да, я бы хотела быть твоей женой. Только твоей. Но… осуществить наше с тобой желание я считаю невозможным." – „Я же тебе объяснил свою позицию". Я прижала свое лицо к его шее. „И как ты себе это представляешь? У меня нет квартиры. Ты ютишься со своей матерью и сестрой в одной комнате". – „Комната большая, места на всех хватит – это, во-первых, второе, ты знаешь Зинаиду Ивановну и её семью. Так вот, они собираются вернуться в Ленинград. Комната освободится, и мы, ты и я, займём её, может, уже через несколько дней". „Возможно, уже через несколько дней", – отложилось в моем сознании. „Да или нет? Лида".

„Да!"

Он обхватил меня и закружился со мной кругом под чьими-то окнами.

„Моя немочка из Мариенталя". Я не сказала бы, что это слово „немочка" воспринималось как особенно любезное. В те времена оно имело для меня неприятный привкус. Но произнесённое им, оно приобрело другое значение. Оно звучало доверительно, приятно.

Дня через два, я была после первой смены дома, когда вдруг рывком открылась дверь в нашу квартиру и так же рывком закрылась, и Клавдия Сергеевна со словами „чертова еврейка" возбуждённо ворвалась в комнату, с ярко пылающим лицом. „Что случилось? Где вы были, Клавдия Сергеевна?"

„У этой, там рядом", – она показала головой.

„Вы поругались?"

„Ласково выражаясь. Она ведьма!" Как могла, успокаивала я её. Потом уже спокойнее: „Такая ведьма. Инфаркт можно получить". Я думала, она расскажет о своей ссоре, но нет, ни слова.

„А почему еврейка?" – спросила я наконец. „Евреи они. Посмотрите на портрет ее младшего сына, который висит над столом – типичный еврей. Он сейчас на службе в армии. И все они носят очки, она сама тоже".

„Но Клавдия Сергеевна, очки носят многие люди, не только евреи".

„Но они евреи, может быть, не совсем… и не потому, что она еврейка, она такая…"

Юра, значит, еврей, размышляла я, ну и что? А я немка, это намного хуже. Спросить мне его? Нет, этого я не сделаю, он мне сам когда-нибудь скажет. В общем-то, я и не знала евреев, кроме одного. В Мариентале – друг моего отца, доктор Корнелиус, был еврей – это я слышала. Всеми уважаем и признан хорошим врачом. Я представила себе моего Юрия. Еврей или русский, немец или украинец или еще кто, это не играет никакой роли. Он был лучшим, и я мысленно улыбнулась ему с любовью.

День спустя, это было в среду, пришел ко мне Юрий после своей работы и попросил меня пойти с ним, он хочет меня своей матери представить. К сожалению, не помню, о чем я говорила с его мамой. Его сестра Лена, во всяком случае, сияла от радости, это видно было по ней.

В этот вечер я писала своей матери, что я хотела бы выйти замуж и просила её согласия на брак с Юрием Евтуховым. Юрий написал открытку, на которой он просил руки её дочери Лиды. Всё вместе мы запечатали в один конверт, и Юрий подписал адрес своим, только ему свойственным, удивительным печатным почерком.

В воскресенье выезжала семья Зинаиды Ивановны; это должно было произойти тайно, при наступлении темноты. Муж Зинаиды работал прорабом санитарно-технических работ и с работы не уволился, так как его, как хорошего специалиста, не отпустили бы (тогда так можно было). Юрий помогал им при погрузке, затем он передвинул 2–3 оставшихся предмета мебели на другое место и пришел ко мне. Юрий объяснил Клавдии Сергеевне и ее мужу, что он пришел, чтобы увести их квартирантку Лиду Александровну и взять её себе в жены. Я встала.

„Юрий, не сейчас же". – „Сейчас и только сейчас. Здесь так заведено. Если уж освободится квартира, её тут же занимает кто-нибудь другой – нуждающийся, и никто не заставит его освободить её". – „Это так", – подтвердили Клавдия Сергеевна и её муж. „Ты боишься? – спросил он, заметив мою нерешительность. – Я тебя буду защищать. Я перенимаю ответственность, если уж что… Лида, даже если ты не захочешь быть со мной вместе, у тебя будет своя квартира". Я не смогла противостоять и пошла с ним.