Вениамин Додин - Поминальник усопших

…Десятилетие шушера эта нагло и безнаказанно открыто растаскивала и широко распродавала западным спекулянтам бесценные раритеты Величайшего Музея мира! Величайшие сокровища России!…

Второй — организатор первой Карской экспедиции АРКОСа, — сам столбовой дворян и тоже неудавшийся большевик, зато вполне успевший русский интеллигент, — Георгий Александрович Соломон (Исецкий). В 1923 году он бежал из брюссельского филиала лондонской Акционерной лавочки московского внешторга — тогда одной из ведущих шпионско–воровских малин «страны советов». Бежал, — ХВАТИВШИСЬ!, — от отвратительных и непереносимых для порядочного человека подлых и непереносимых «законов», царивших в заграничных «учреждениях» ленинского режима. Точнее, в воровских синекурах–кормушках. В средоточии валютной и товарной «междусобойной» контрабанды. В атмосфере беззастенчивого «отстегивания» своим доли «общака», в который превратили они народное достояние…

Дело до того дошло, что и ему, — потомственному дворянину Исецкому (о том знали все), «как ближайшему другу Ильича!», — погань эта тоже навязывала отстёгивание доли!…

…Крыша у него — было — поехала!…Но схватился: бежал на Запад!

Генетически порядочнейший, честнейший, прямой но оступившийся в юности человек, — вырвавшись из капкана, — начал он свою войну с жульём, родину его ограбившим. Воевал как мог: в том числе бил, бил и бил во все мировые колокола–набаты по–бухгалтетски выверенными, до тошноты скрупулёзными книгами–свидетельствами. Документами о том, как и с кем дело имеют и чем торгуют «честные» европейские и американские негоцианты и правительства. Воевал, слёз жалобных не лия в дружеские жилетки, как всемирно известный академик! Атеист — из безысходности непонимания сытым миром — пытаясь докричаться даже до «христианской совести» мира! Пытаясь обратить внимание пусть не торговой Европы, но Европы культурной (была же такая, чёрт бы её побрал!) на творящийся в России, — аналогов не имеющий в истории цивилизаций, — разгром культуры национальной! Следовательно, — опять же, — культуры европейской! Домогался внимание хотя бы обратить на беззастенчивое разграбление пусть одного только российского золота Гохрана и раритетов того же Эрмитажа, грозящее валютными катаклизмами… Одним, — тем же зиновьевским, — кланом хотя бы. Семейным сообществом–саранчою, действующим, — вкупе с криминальной семьёй Хаммеров, — через расшифровываемые им «внешнеторговые» малины. Вот, через тот же АРКОС, через который недавно потрошили они в ы м и р а ю щ и й от голода народ!

— «Теперь оба они, и все мы, — вырвалось вдруг после этого спича у «не совсем правильного» большевика Вересаева, — мы благодарить должны Иосифа Сталина! Да, Сталина! Именно!… Подумайте: каких то пять лет назад начал он разгон по расстрельным подвалам державы навалившейся на поверженную ими Россию бесчисленной своры нахрапистых и, казалось бы, всесильных грабителей. И вот уже к началу прошлого года часть их разогнал. Грабёж начал пресекать… Пусть не окончательно ещё. Пусть жестко. Жестоко даже! Но пресёк хотя бы одно единственное из множества их преступлений! (Надеюсь, Викентий Викентьевич не спросит у Ольминского относительно правомочности продажи товарищем Сталиным охраняемых академиком музейных ценностей. Пусть уже не ради банального грабежа, как его предшественники. Но для приобретения… десятков тысяч танковых двигателей и авиационных моторов для затеваемых в Европе «освободительных» походов?)…И вот они — ОСЯЗАЕМЫЕ результаты святого дела далеко не святого человека, Сталина, — караваны товаров для народа, купленные пусть только на часть убереженных им ценностей!»…

Не знали бы родители мои автора панегирика как облупленного, не представляли бы всего что предстоит детям их, и не будь они теми кем были, — самое бы время, гипотетически пусть, «опуститься» им за борт…В ледяную воду…Охладиться. Просохнуть. И присоединиться (подписав его) к откровению Викентия Викентьевича…

…В 1928 году, в Мюнстере (Вестфалия), в доме тогда ещё епископа графа фон Галена, родители мои встретились со своим племянником Эмилем, сыном маминой кузины Екатерины Гельцер и Густава Маннергейма. Не виделись они 18 лет, с тех пор как в 1910 году стал он воспитанником монастырского пансиона Валь—Мон в Глион сюр Монтрё (Швейцария). От них впервые узнал он всё драматические подробности трагедии матери, с 1917 года оказавшейся в захлопнувшейся перед нею советской мышеловке. И в 1930–м году тайно, — как его отец в январе года 1924–го, — явился в Москву. Явился по глупому: о поездке в известность никого из близких и надёжных не поставив! Мать увидел только из зрительного зала — не встретился с нею из страха ей навредить. Родителей моих, нас с братом по телефонам не нашел — и не мог найти. В поисках нас забрёл в кем–то уже занятый наш дом…Ужаснулся…Растерялся…Заметался…Запаниковал… Слава Богу, в доме на тот час не оказались новые его владельцы…