Вениамин Додин - Поминальник усопших

Капитаном Кристианом Рехаузеном копия её тотчас легла на стол дежурившей по лазарету маме… Вот тут то вот как раз и следовало бы… «пожелать ей удержаться на ногах!». Ведь Эрнст Теодорович Кренкель был не просто её знакомым. Он близким другом был нашего соседа по дому в Доброслободском переулке у Разгуляя в Москве, и дальнего родича мамы — Александра Карловича Шмидта (им посвящены главы повествования о детства «Площадь Разгуляй»). И он хорошо знал меня ребёнком! Этого оказалось «не достаточным»: доктор Никитин несколькими годами прежде мамы, в 1912–м (он старше её на два года), окончил Медико- хирургическую академию. Проработал до «СИБИРЯКОВА» 11 лет в качестве морского и военного врача. И, как однокашник, не раз встречался с мамою на всяческих юбилейных сходках.

Мама не из тех, что упадают в обмороки…

Не ординарного врача и доброго товарища, Константина Александровича Никитина, она очень ценила и глубоко уважала. Но… бдительные «друзья–сопровождающие» в возможной встрече с ним ей отказали! Огорчённая, она и тут «устояла». И, не медля, за собственными именными позывными, ответила на позывные Кренкеля собственной радёвкой:

«Шмидту Воронину Александру Карловичу Кренкелю тчк исчез слушатель лекции природе полярных дне ночи (эпизод беседы со мной — ребёнком — Эрнста Теодоровича. В. Д.) бога ради разыщите тчк».

Ответ пришел тотчас:

«Рехаузену Квитанция доктору Тчк Александр Карлович умер Тчк Ищем Тчк Счастливого плавания Тчк».

Эрнст всё понял! Всё поняли и до времени «успокоились» родители.

Самое интересно, что «случай», о котором говорила радёвка Воронина, Никитина и Кренкеля, представился вскоре. Анатолий Дмитриевич Алексеев и второй пилот–штурман Герхард фон Рихтгофен (брат известного германского лётчика, с 1918 возглавлявшего истребительную эскадрилью своего имени, а в 1932 году — военного атташе Берлина в Риме — Вольфрама Фрайхера фон Рихтгофена) слетали к «СИБИРЯКОВУ» и гематологических больных к себе доставили. Пользовали их там три ли, четыре дня — достаточно для общения с ними мамы. Главное, для её «обмена» через больных (и только через них!) с Кренкелем, и пожелания всем добра и здоровья!…

О том, что родители живы (и только о том!), я узнал в зиму на 1935–й год. Через полтора года после того как в Москву торжественно возвратились спасённые участники трагической Челюскинской эпопеи. Среди них оказались и… машинист Бармин Василий Фёдорович и старший матрос Геннадий Семёнович Баранов, члены экипажа помянутого выше судна «СИБИРЯКОВ». Их привёл в детдом ко мне, а потом сразу к тёте Кате, Кренкель… Сам он должен был молчать. Тётка, оберегая маму, долго ничего мне не говорила…

Тайны, тайны…

***

Набрав в Анадыре свежей воды и продуктов, все три судна экспедиции снялись с якорей. Чуть более чем за полторы недели обогнули Камчатку, зайдя на трое суток на рейд Петропавловска Камчатского. Вошли Охотским морем в Гижигинскую губу. И бросили якоря на траверзе рыбачьего посёлочка Олы — у тогдашних ворот Колымы. Это было то самое место на планете, та самая крохотная точка на глобусе куда, — если не считать тюрем их детей, — рвались в поиске своём мама и отец… Мама, — понятия не имевшая об Одиссеях своего кузена, — надеялась найти, и даже встретить, исчезнувшего после московского их свидания 1925 года двоюродного брата Юрия Яановича Розенфельда. Или хотя бы что–то о нём услышать. Отец — узнать: не здесь ли высадилась — если высадилась — упомянутая таёжным их осведомителем изыскательская партия ЦВЕТМЕТЗОЛОТА в конце 20–х гг.? И нет ли в составе её его старых, — по екатеринославльскому Каменскому, — заводских друзей — Очеркана и Семенихина? Но даже если надежды их и не исполнятся, — а они очень надеялись что исполнятся! — всё равно, тогда и сам их драматический трансокеанский рейс, и само Госпитальное судно — Промысел Божий!…

Конец

Иерусалим. 2009 г.

Для моего редактора А. Н. ПОЗИНА.

«ПОМИНАЛЬНИК УСОПШИХ»

Семейная повесть

(В 5 частях и 59–х главах).

Повествование охватывает время 70–х годов века ХIХ — 30–х ХХ века. События и факты ею освещаемые подлинны. Подлинны и герои её, часть которых автор десятилетиями назвать не мог, сохраняя имена их в благодарной памяти.

Прежде всего это старейшина протестантской (меннонитской) общины Московской Старо—Немецкой слободы, потомственный финансист элиты обеих столиц, собиратель здоровых сил российского общества, — подтачиваемого уже бесами безбожия, — Анна Роза ГААЗЕ (в девичестве ЧАМБЕРС — из славного рода птенцов гнезда ПЕТРОВА), племянница и сподвижница почитаемого народом Московского Тюремного врача Фридриха—Иосифа HAASE, в память о коем возведены храмы и часовни в сибирских каторгах, а в Москве, — на территории его Гаазовской больницы, — установлен памятник. Мафусаиловой жизнью связала она несколько поколений москвичей и своих потомков (Автор — правнук её).