Вениамин Додин - Поминальник усопших

— «Конец этой страны будет ужасен потому что жалобы миллионов людей на царя будут услышаны небом (Вебер был описателем Петровых зверств и ненавидел самодержавие в его тогдашнем страшном обличие. В. Д.), ибо в каждом русском человеке заложена искра ярости на эту зверино–лютую власть, которая только и ждёт ветра, чтобы превратиться в пожар…».

…А Кривошеин продолжал: — «Говорить о том поздно, — всё одно, что после драки кулаками махать! Но если бы столыпинская реформа была завершена и привела к укоренению наследственного фермерства и к распаду общины, да если бы ума хватило злосчастного того думца–еврея услышать — смешного этого зануду–профессора университетского…Херцштейна…или Штейнхерца… — всё иначе было бы…. Всё, всё иначе было бы! Но что вспоминать о безвозвратно канувшем …». (Автор подумал, ненароком: так ведь и по сейчас, через столетие, за «общину, или колхоз», держимся; и, не приведи Господь, подумать в «Думе», — но серьёзно только, — о «наследственном фермерстве»!…И…будто, со сна схватился: — Ха! О чём, о чём?…О фермерстве? Да о наследственном?…Кого кто наследовать должен был — тех не–ет давно! Изве–едены…).

…Самое поразительное, что мысли эти Кривошеинские донесены были и до последнего Императора. Каждое слово из письма Вебера знал он наизусть…И понимал конечно же что значит для России, для него самого, этот «неудобный», «колючий» этот чудак Александр Васильевич…И, что? Отдалил… обидным невниманием… (Только спустя год, — 1 марта 1917, — в этом же вот самом вагоне, но уже в конце пути, — в Пскове уже, — принимая в остатние судьбоносные часы Шереметева, адъютанта генерала Рузского, спросит–скажет — спохватясь — графу: «Кажется… нужно позвать Кривошеина?»…

— «Поздно!» — Ответит Шереметев, поделившись позднее с Николаем Николаевичем… «Поздно!»).

…И вот теперь, — уходя, — поглядев на сидящего у стола усталого и измученного хозяина салона, Николай Николаевич сказал себе, — как о постороннем и малозначительном, — «пропала Россия»…

Попрощался, — будто с умиравшим, — в последний раз. И в сопровождении начальника караула спустившись с подножки вагона побрёл прочь. Во тьму…

«…Но что бы то там ни было, ни при каких обстоятельствах, — будь то тяжкая болезнь или «неудовольствия» суверена, не обязывающие к дальнейшей службе, — Адлерберги Россию свою в ВОЙНЕ оставить не могли. Не допускали дезертирства по понятиям своим. И, генералы, готовы были — пусть «простыми солдатами» — защищать её. В том было отличие их, истинных русских аристократов–интеллигентов от патриотов квасных, человеков свободных «либеральных» представлений и поступков».

Это не ремарка автора. Не домысел его, упаси Боже. Это высказанная в прошлом ещё веке оценка искреннего друга и почитателя родителей и дедов Николая Николаевича свойственником их, через князей Васильчиковых, самого Александра Михайловича Горчакова. Личности поэтических мироощущений, но необычайно чуткой к живому реальному бытию.

Оценка жителем вершины Политического Олимпа ХIХ века.

Но на дворе–то век уже ХХ-й шел!

…И явилась Николаю Николаевичу неожиданно — и вдруг — совершенно иного плана оценка. Оценка времени нового.

Оценка женщины, мало сказать, не ординарной. Но в силу особенностей исповедуемого ею, лютеранкою, «дочернего» ответвления протестантской философии, — меннонитства, — никакого касательства к «элитарным вершинам» отношения (кроме «монетарного») не имевшей. Того более, женщина эта напрочь — с порога — отвергала само понятие какой бы то ни было и чьей бы то ни было элитарности. Хотя сама–то и была элитою элит…И к которой, тем не менее, — не существующая, будто бы для неё, эта «элита», — самым внимательнейшим образом прислушивалась и апостольски внимала.

Женщиной той была вершительница множества неординарных судеб в России второй половины девятнадцатого и начала двадцатого веков Анна Роза Гааз (по первому мужу). «Финансистка от Бога», как о ней говорили и писали. Блистательный математик. Наследница именитого же финансиста эпохи пяти последних царствий Абеля Иосифа Иоахима Розенфельда, которому приходилась она племянницею.

Семью Адлербергов начала она «вести» со времени восшествия на Российский престол Александра II (Сам Абель опекал членов этого семейного сообщества Баггехофвудтов, — Багговутов, в русской транскрипции, — Адлербергов, Нелидовых, Барановых, Сенявиных, Скобелевых и Васильчиковых с кануна воцарения несчастного Павла Петровича).