Вениамин Додин - Бакинский этап

Быть может и, скорее всего, офицер на катере пропустил бы мимо ушей генеральский бред. Но не один генерал ополоумел в эту ночь от наслаждения расправой над взбунтовавшейся сволочью, — их толпа была, ухвативших «право» «косить С автоматов» всех ослушников. Теперь, против нового ослушника–контры с катера подняли они оружие, и оно «само собой» заработало — красные пулеметные трассы потянулись над катерами, сцепясь, посходились над мостиками, зашелестели по броне…

— Во–она как вы?! — рыкнул с катера мегафон. — И «оружие — значить, к бою!»? Огонь, значить, открываете?… По нас — огонь?…Та–а–ак?!… Еще и доложиться вам?! Н-ну, с–сук–ки, сейчас доложуся — со всех стволов:

— На–а–а-а батар–р–рея–ях! Слуу–ушай команду–уу! По–о–о бер–р–регу, по ш–ш–шубам по бе–ел–лым, пр–р–рямо-о-ой наводко–о–ой! То–о–о -всь!

На палубах враз мелодически звякнул «телеграф»… Взвыли — коротко, жестко — сирены. Вроде сами собою — на берегу — сгинули, разлетевшись звонко, оба зенитных прожектора! Выстрелов не слышно было ещё, только трассы ушли туда, как играючи… И сразу в берег ударили прожектора с катеров — осветили–ослепили груды белых шуб, разом — точно, мордой в грязь — повалившихся в истоптанное месиво берега вслед за многообещавшим мегафонным ревом «То–овсь!»

Может быть, и эта позорно–комическая сценка сорвала бы настрой военных речников «выучить» «ментов» правилам «хорошего тона» в обращении с флотскими. Но ослепленные прожекторами с катеров «батальоны», что болваном–генералом приговорены были «к бою!», лишенные удовольствия видеть свое геройски распластавшееся в грязи начальство, огонь открыли… Длился он секунду или две, пока стрелявшие не «успокоились» под снарядами тоже секунду–две «отработавших» установок с катеров… Проторкали–прогремели клепальными молотками автоматы зениток, смолкли. В тишине прохрипел мегафон. И тот же осипший голос сообщил дикторским тоном:

— Повтор–ряю: командующий Волжской военной Флотилией Пантелеев приказал посторонних людей с баржей снять и баржи увести для освобождения под горючее… Предупреждаю: поднимется кто хоть один с земли без моей команды, или, не приведи Господь, пальнет кто, — взаправду успокою всех разом и еще сполосну для десерту с огнеметов! Предупреждаю по–русски, а кому непонятно — по–татарски могу… Или матерно. Или с орудий…на международной фене…

Пришедшее, наконец, утро, весь день, вечер и начало следующей ночи пролежал берег «мордой в грязь». Все это время дождь со снегом осыпал людей. Умирали раненые в резне, под автоматами карателей, под зенитками речников. Только ночью берег окружен был высадившейся с новых катеров морской пехотой. Уложенным оперативно позволено было встать, разобраться по своим командам и частям. Заполночь начали работать комендатура и военные прокуроры Флотилии. Высокое областное и безымянлаговское начальство, лишившись за полторы суток на мокром откосе всей своей спеси, угюмо толклось у костров, которые разрешено было запалить… Судьба начальства оставалась неясной. Срыв в разгрузке барж угрожал жесточайшей карой. Но всех скопом, или выборочно? Решением трибунала, когда появлялся пусть призрачный, но шанс свалить вину на отправлявших и сопровождавших этап азербайджанских коллег? Или «наездом» — по команде Ставки, где и «мама!» не успеешь выкрикнуть?

«Проблема», как ситуацию в беседе с комиссаром «уточнил» «дипломат» Ивойлов. Но он явно что–то недооценил: в скандал с тарой неожиданно круто вмешалась Армия — давний заклятый друг НКВД. Года не прошло после Сталинграда — Армия явочным порядком, силой, присвоила себе право применять оружие без предупреждения. Право, до сих пор безраздельно принадлежавшее исключительно ведомству внутренних дел! Мало того, применять оружие, причем любое, не только против внешнего врага, но в случае нападения на Армию — против кого угодно! Произошла угрожающая перестановка сил. Верховный сразу это почувствовал. Ощутили на себе эту метаморфозу руководители ведомства внутренних дел и госбезопасности. Но предпринять что–либо уже не могли. Ничего не могли они поделать и сейчас, и не только из–за бесцеремонной армейской акции здесь на берегу и своей беспомощности перед силой действующей армии.

Не сомневаюсь: именно на берегу, «остудившись» в мерзлой грязи после горячечного ража расстрела зэков на взлобке, разнокалиберная начальственная шушера впервые «вспомнила», что совсем рядом, чуть ниже, в танках нефтеналивных барж покоится вещественное доказательство их действительного преступления. Беспримерного по цинизму и масштабам даже для ГУЛАГа, на котором пробы ставить негде по части истребления человеков. И вот тут–то… Были ли виновны только отправляющие «Бакинский этап» и сопровождавшие его, или виноватыми оказывались хоть как то сопровождавшие и принимавшие этап? Ведь и сама идея, исполнение и результат преступления безраздельно принадлежали системе НКВД СССР и в ней — Куйбышевскому областному управлению и управлению Особстроя — БЕЗЫМЯНЛАГУ. Все того же Богом спасаемого столичного учреждения…