Вениамин Додин - Беглецы

Понятно, «Балтику» пер я на себе по залитой водою осенней горной тайге 195I года без малого две с половиной сотни километров не затем, чтобы выискивать в ее коротковолновых диапазонах очередные художества профессиональных провокаторов, а потом отлавливать в эфире профессиональную же на них реакцию, часто не менее отвратительную. Потому за симфоническим концертом Венской оперы пропустил начало комментарий голосов о ходе «процесса» в Военной коллегии верхсуда по поминаемому делу «ЕАК — Лозовский». Но вслушавшись и тем испортив все наслаждение от прекрасной музыки, с удовольствием убедился: и наша госневинность мадам Жемчужина в октябре 1944 года, в понятном нетерпении, сама попыталась форсировать «крымский фактор» решения нашего вопроса, отправив через того же Михоэлса письмо своему брату в США. Забегая вперед, сообщу: через много лет я, тоже с удовольствием узнал из книги вполне состоявшегося профессионала, что «…как офицер разведки, я немедленно понял, что руководство «разрешило» ей написать это письмо с целью установить неформальный тайный канал связи с американскими сионистскими организациями. Я не мог представить себе, что Жемчужина способна написать такое письмо без соответствующей санкции.» Почему же «с удовольствием»? А потому: «…Я немедленно, — продолжает состоявшийся профессионал, — вспомнил о своих контактах с Гарриманом по поводу создания Еврейской республики в Крыму; из показаний Жемчужиной я понял, что зондаж с американскими представителями по этому вопросу осуществлялся не только через меня, но и по другим направлениям, в частности, через Михоэлса.» Добавим, — тоже профессионала. Иначе, как же он вместе с Жемчужиной умудрился употребить аж самого Судоплатова?!

…Весною 1944 года невероятной случайностью сумел я отослать Михоэлсу письмо с просьбой содействовать отправке меня на фронт. С просьбой без дураков, всерьез уговорив себя, что обращаюсь к единственно выделенному самой советской властью руководящему представителю моего народа. Других не назначили. Отослал, между прочим, из «глухого» штрафняка острова Котельный Новосибирского архипелага Ледовитого океана, острова, сидящего на карте в 1700 километрах севернее Магадана. «Характер» зоны, вид работ и предыдущие два «вышака» по приговорам трибуналов мою и товарищей судьбы–злодейки определили окончательно. Бояться чего–либо, надеяться на что–то было смешно. Но захотелось, вдруг, не стать без вести пропавшим. Такое вот скромное желание. И письмо ушло. С приложениями. В первом сообщал я моему представителю Михоэлсу, что за гневными речами в защиту уничтожаемых гитлеровцами европейских евреев есть смысл вступиться и за евреев, истребляемых советскими органами безопасности в глубоком тылу СССР. И послал списочек на 37 еврейских душ, расстрелянных на моих глазах только 7 декабря 1941 года и только доставленных на одной машине к месту экзекуции, на которой привезли в «овощехранилище» и меня, пацана. Машин же таких, из изоляторов одного Безымянлага НКВД СССР в сутки прибывало туда, к «месту», до пятнадцати–восемнадцати. А регулярные расстрелы начались сразу после 22 июня. Дополнил этот список именами полутора сотен иностранных подданных, там же расстрелянных. И ко всему перечисленному, чтобы хоть кто внимание на письмо обратил или даже прочел его, я еще один листик добавил — семь бед, один ответ! Прежние–то мои шесть писем–заявлений на фронт как в помойку кинутыми были…

Так ват, в листочке том сообщил я, что есть у меня в США большая родня. И она безусловно отзовется на еврейские проблемы, так успешно решаемые адресатом. И адресок приписал старый, Бостонский, года, верно, 1913–15. И никому из наших американцев неизвестный доселе адрес московский Бабушкин у Разгуляя — мы там жили с нею четыре года до моего ареста в 1940. Письмо ушло с чудесной оказией. Забыл я о нем. Тем более, и на него никто мне не ответил.

Однако. Тут снова вперед забегу. В самом конце 1954 года, возвратившись в Москву после 14 лет в нетях, узнаю: в мае 1944 посетил нашу разгуляевскую коммуналку неожиданный гость — некий Соссен, американский бригадный генерал, глава военной миссии… Не один — с Катуковым, обмывавшим свою первую звезду. И со свитой — офицерами Генштаба СССР. Спрашивал Бабушку. Интересовался моим адресом в Сибири. Я в это время был на Котельном острове. Бабушка — она в эвакуации мытарилась. Но старухи–соседки ответили союзнику — на всякий случай: Они все убитые… После первой нашей, с Ниной, поездки к родным в США, пишет мне вдогонку, в Москву, хранительница, семейной истории кузина моя из Нью—Йорка: