Вениамин Додин - Воспоминания

Уже минуло тридцать шесть лет с тех пор как наши реки, о т я ж е л е н ы е множеством трупов текут замедленно… Но я ещё пол века назад умалчиваю о том что хуже смерти, что ужаснее чумы, пожаров и голода — что теперь с о к р о в и щ а души разграблены…

Мама ещё ко времени нашей встречи конца 1953 года в ссылочном зимовье моём на Енисейской Ишимбе не сомневалась: Арво пол века назад не так просто выбрал маршрут их путешествия в Землю Предков именно через немецкие земли, — через Вестфалию, и её сердце — Мюнстер. У него цель была: разрушить во что бы то ни стало в любимой сестре её слишком безоглядную, беспредельную даже веру в Божественную миссию Человека, в заповеди Господни, во вселенскую любовь, заложенную в души людские при их сотворении, без чего бессмысленно само существование человечества… Или вера в Бога. Арво подозревал, что, ударившись однажды о практику жизни, она может сломаться и погибнуть как личность. И план свой задумал он по принципу клин клином, разбив беспредметную веру сестры напрямую — о железные клетки собора Святого Ламберта… Умница, он всё учёл — и впечатлительность её, и мгновенный отзыв её на чужую боль. Но всей силы характера сестры знать он ещё не мог. Выведенная волею Бабушки Анны Розы и духом августейшей Анны Кириловны из под опеки семьи, она познала величайшее счастье обретения ЗНАНИЙ. И, — через знания, — теперь уже совершенно непоколебимую уверенность в оптимальности выбора своего: служению точно определённым идеалам не сословной гипотетикой, а напрямую и самым действенным образом — практической ОПЕРАЦИОННОЙ медициной. Арво и Стаси Фанни не виделись очень давно — с младенчества почти что! Она за это время сумела докопаться до фактической истории возникновения вероучения Меннонитов, ставшего для неё не просто Законом Божьим, а программой земной жизни. Но сама история эта, — страшная, кровавая, трагическая, — не только не разубедила её в точности выбора. Она укрепила и без того сложившуюся уверенность в необходимости не смотря ни на что делать избранное ею дело. ДЕЛАТЬ ДЕЛО! Хоть что–то делать для окружающих её людей. И если зло так велико и всесильно, его тем более не следует усиливать и расширять АКТИВНЫМ бездействием. Н е п р о т и в л е н и е м ему. Эта еретическая относительно веры отца её программа жизни могла бы показаться блажью молодой девушки, только–только входящей в мир за пределами общины. Даже после того, как программа эта вписана была в мамину Подённую Книгу. Но…годы шли. А программа эта неукоснительно исполняется. И, вписанная на страницы её дневников заставила церберов навалившейся на Россию власти большевиков использовать силу против моих мамы и отца. Многочисленными арестами пытаясь сломить их волю к действиям против зла. Но как Арво когда то, они не учитывали характера Стаси Фанни, и, конечно же, Залмана. И если уж в начале жизни не сломали Стаси Фанни железные клетки церкви Святого Ламберта, какие клетки могли сломать её после кровавых штормов Пяти Войн, к которым приговорила её удивительная судьба.

…Записи, оставленные мамой, поразительно откровенны и, развёрнутые, казалось бы, в ретроспективу, пророчески. О них с самого начала века знало множество соискателей. В основном, соискателей самих бумаг. После событий 1904–1906 годов ей много писали. Занятая круглосуточно, устававшая до обмороков, она не позволяла себе не ответить корреспондентам. Пока… Пока ей не рассказали друзья, что письма её стали превращаться в предмет купли–продажи. Но… но и после этого она продолжала отвечать пишущем ей. И доверять бумаге сокровенные мысли свои.

Двадцатый век только начинался. Это потом, позднее, много позднее Давид Самойлов скажет (повторюсь), искушенный особенностями страшного столетия:

А мама записывала. Сперва, узнав о прагматизме части своих корреспондентов, а позднее, после первых с декабря 1917 года арестов, мама, перед поездкою в Германию осенью 1923 года переправила бумаги свои Бабушке в Речицу на Днепре, где Анна Роза гостила (скрывалась!) тогда у родных третьего её давно покойного мужа Беньямина Окунь. Через четверть века, в 1953 году, по возвращении мамы и отца в Москву после экспедиции–изгнании на «PASTEUR», бумаги эти вернула им из своих зарубежных архивов–схронов сама бессмертная Бабушка…