Алексей Филатов - Люди «А»

— На даче поди в ней ходишь? Соседей пугаешь? — вставил Милицкий.

— Какой ты проницательный, Сережа. Именно так я всегда и делаю. Кончай болтать, пошли на посадку.

Мы с ребятами переглянулись. Все улыбались.

Блинов с маленькой спортивной сумкой шел впереди, как будто возглавлял спортивную тренировку. Его длинный острый нос торчал, как пика.

— Смотрите, у Блинова походка еще хоть куда. В отличной форме старик, — сказал Серега Милицкий.

— Да ему еще в бой можно. Он же на пенсии побыл, а потом пошел «Витязей» тренировать. Он и сейчас на спарринг с тридцатилетними выходит, — ответил я.

— Да что спарринг. Он в 11-м году, в шестьдесят один год, сдал на краповый берет, — сказал Гена.

— Что? Я не знал! Ну Виктор Иваныч дает! — воскликнул Милиций. — И это при том, что еще в годы службы мучился со спиной и ноги болели!

— Да он и при болях в спине брал диск и начинал вращения, — вспомнил я.

— Выглядит отлично, — заключил Серёга. — После операций мужики бухали, в загулы уходили. А он бегал по пятьдесят километров. Поэтому и сейчас как огурец. Хоть завтра в бой.

Я никак не мог поверить, что мы летим в Чечню.

Туда я летал много раз. На военном самолёте. В составе отдела или управления. По дороге в Грозный мы обычно дремали. Два с половиной часа покоя перед тем, как разместят обычно чёрте где. А может быть, и сразу отправят на задание.

Сейчас всё было по-другому. Расслабленные пассажиры в креслах, улыбающиеся стюардессы. Мы попросили выпить, и нам обещали принести. Я чувствовал себя странно — будто попал не на тот рейс.

В проходе появилась фигура мужчины. Он сразу привлёк внимание своими габаритами — человек-скала. Мужчина пробирался по проходу в хвост самолета и был все ближе ко мне.

Я не поверил своим глазам. Это был Сашка Колба-нов. Его нельзя было не узнать или спутать с кем-то: мощный, высокий, круглолицый, с улыбающимися глазами. Глаза его улыбались даже тогда, когда мы лежали в окопе в Аргунском ущелье.

Я вскочил с места и встал у него на пути.

Саня вскрикнул:

— Леха!

Мы обнялись.

— Колбанов! — воскликнул Гена.

— Гена, и ты тут! Сергей! Виктор Иваныч!

Все пожали руки, — Вы зачем в Чечню? — спросил Саня.

— Торшин пригласил. Он теперь советник у Кадырова. Работа солидная. Но скучает по прошлому. Ты же знаешь Торшина. Предложил прилететь, посидеть, вспомнить былое. Мы буквально на одну ночь. А ты зачем туда?

— Я по личному.

— С нами поедешь? Проведаем Юрия Николаевича. Посидим, ребят помянем, потом отпустим тебя.

— Ребята, не могу. Вырвался с работы на два дня. Дело надо сделать.

— Ну давай хоть тут посидим, поговорим.

— Мое место в хвосте самолета. Не знаю, где нам тут разместиться, не у туалета же стоять.

— Я пересяду, садитесь на моё, — сказала девушка, что сидела около меня.

— Это, конечно, жертва — хотелось долететь с красивой девушкой, но спасибо! Мы не собирались вместе лет пять, — обратился я к красавице.

Девушка смущенно улыбнулась и поднялась, Саша Колбанов пошел проводить ее до своего места.

— Смотрите-ка, все такой же джентльмен, — бросил Виктор Иваныч. — Как он в Моздоке поварихе: «Садитесь, Надежда, поужинайте с нами». Стул ей отодвинул, вино подливал.

— Да, он тогда сказал: «Женщина должна чувствовать себя женщиной, даже если она повариха с мозолями на руках, а вокруг война», — сказал я.

Стюардесса принесла коньяк.

— Ну, Саня, за встречу.

Мы все чокнулись. С Сашей, Геной, Серегой и Виктором Иванычем через проход.

— Саня, так зачем ты в Грозный? — спросил я.

— Я не в Грозный, я дальше.

— Куда?

— Под Гудермес.

— Зачем?

— Найти хочу одну семью.

— Ту, что у себя Абу-Умара прятала что ли? — пошутил я. — Вот хитрецы оказались, будь они неладны.

— Да уж. Чен тогда нам операцию спас. Помнишь Чена?

— Знаменитый был пёс. Сколько он служил, лет пятнадцать?

— Ровно пятнадцать, сотня задержаний. Ты был, когда его на пенсию провожали?

— Неа. Провожали? Водки что ли дали старику?

— Да, устроили ему в отделении проводы. Водки дали. Старый он уже был, зубы у старика крошились. Водку лизнул один раз и зафыркал.

Я посмотрел на Сашу. Глаза по-прежнему улыбались, но погрустнели.

Чен, немецкая овчарка, прошёл обе чеченские — с 1994 по 2001. И умер — как только вышел на пенсию.

— Саша, а всё-таки — ты зачем в Чечню? — спросил вдруг Гена Соколов через проход.

— Хочу найти одного опера. Руслан его зовут. Он в 96-м нас с ребятами спрятал у себя дома.