Эдвард О’Мира - Голос с острова Святой Елены

После смерти Саличетти Судзарелли признался, что ему никогда не удавалось обмануть Саличетти, кроме одного раза, но даже тогда не полностью. Саличетти, выдавая ему деньги на оплату расходов по поездке в Вену, сказал, что он даёт эти деньги не в счёт оказанных им услуг, поскольку в глубине своей души он считал, что большая часть того, что сообщает ему Саличетти, является ложью, но потому, что знает, что Судзарелли должен доставать деньги тем или иным путем, чтобы содержать свою семью и самого себя.

Это была именно та причина, по которой Киприани никогда не пользовался именем Франчески на острове Святой Елены.

Язвительность, с которой всё ещё говорили уже о покойном императоре Наполеоне, подтверждается репликой, которая, как мне рассказали, сорвалась с уст одного заместителя министра. Когда его информировали о том, что незадолго до своей кончины Наполеон приказал, чтобы его тело было вскрыто, его сердце вынуто, заспиртовано и отправлено императрице Марии Луизе, этот заместитель министра заявил: «Это сердце следовало бы выбросить в негашёную известь». Когда Наполеона сослали на остров Святой Елены, то в инструкциях о его надёжной охране было специально оговорено, что в случае его смерти на этом острове его тело будет погребено там, где он посчитал нужным, в соответствии с его завещанием. Это обещание, однако, выполнено не было. В дополнительном распоряжении к завещанию, о котором министры были поставлены в известность, можно обнаружить следующие слова:

«16-го апреля, 1821. Лонгвуд.

Это — дополнительное распоряжение моего завещания. 1. Я желаю, чтобы мой прах покоился на берегах Сены, среди того французского народа, который я так любил.

Наполеон».

В конце прошлого года его престарелой матери было отказано в молитвах над его останками.

Говоря ранее о герцоге Веллингтоне, Наполеон заявил, что всем генералам свойственно ошибаться и что тот генерал, который совершает наименьшее количество ошибок, должен рассматриваться как великий полководец. Что же касается Веллингтона, то он совершал столько же ошибок, как и многие другие генералы.

Герцог Ровиго и многие другие офицеры, служившие с Наполеоном, рассказали мне, что гуманное отношение, проявлявшееся императором по отношению к его солдатам, было образцовым во всех случаях. Что, в частности, он нередко, следуя своей привычке, объезжал поле брани после сражения в сопровождении членов своего штаба, бравших с собой всевозможные средства для приведения в сознание раненых, которые подавали признаки жизни. Наполеон часто часами занимался этой благочестивой деятельностью.

Среди других ярких примеров герцог Ровиго упомянул случай, когда, после битвы при Ваграме, Наполеон в сопровождении герцога Ровиго и нескольких других офицеров объезжал поле сражения и искал раненых для оказания им помощи. Во время объезда внимание Наполеона привлекло тело полковника по имени Пэпен. Несколько лет тому назад Пэпен за совершение проступка попал в немилость к Наполеону, и в результате его активно не использовали на военной службе вплоть до начала битвы при Ваграме. Хотя Наполеон не видел его уже несколько лет, но он узнал его и подъехал к его телу. Пэпен лежал на спине с головой, пробитой пушечным ядром, но жизнь ещё не покинула его, хотя он был без сознания. «Ах, Пэпен! Бедняга! — с сочувствием воскликнул Наполеон. — Сожалею, что вижу его здесь и, более того, перед тем, как он встретил свою судьбу. У меня не было случая сказать ему, что я простил его и забыл о его поведении».

Вскоре после рождения молодого Наполеона его отец задумал строительство грандиозного дворца, примерно напротив Иенского моста, который должен был быть назван дворцом Римского короля. Правительство, соответственно, принялось скупать все дома, построенные на том участке земли, где предполагалось строительство нового дворца. В одном месте участка земли, в котором в соответствии с планом строительства должно было находиться правое крыло фасада, стоял небольшой дом, принадлежавший бедному бондарю по имени Бонвиван. Этот дом, вместе с землёй, на которой он стоял, по самой высокой оценке не стоил более тысячи франков. Владелец дома потребовал десять тысяч франков. Об этом было доложено императору, который приказал купить этот дом за эту цену. Когда соответствующий представитель императора ждал, пока бондарь подпишет контракт о продаже дома, тот после некоторого размышления заявил, что не станет продавать дом менее, чем за тридцать тысяч франков. Об этом вновь было доложено императору, который дал указание выдать бондарю требуемую им сумму. Когда же дело вновь подошло к подписанию контракта, то бондарь повысил стоимость своего дома до сорока тысяч франков. Архитектор был в страшной растерянности и не знал, что ему делать, в частности, каким образом он рискнёт вновь беспокоить императора по этому вопросу; в то же самое время он прекрасно понимал, что ему нельзя что-либо скрывать от императора. Поэтому он был вынужден вновь обратиться к императору по тому же самому вопросу. «Вот оно что! Этот плут явно злоупотребляет своим положением, — заявил Наполеон, — тем не менее, у нас нет иного выхода; нам следует заплатить ему». Архитектор вернулся к бондарю, который повысил цену своего дома до пятидесяти тысяч франков. Когда об этом сообщили Наполеону, то он с возмущением заявил: «Этот человек — настоящий негодяй, ну что ж, я не заплачу ему ни гроша за его дом. Пусть этот дом останется как памятник моего уважения к законам». Когда Бурбоны вернулись, они снесли фундамент предполагаемого дворца и уничтожили то, что было уже воздвигнуто. Лачуга бондаря развалилась, а её хозяин г-н Бонвиван теперь живет в Пасси, на улице Басс, № 31, где его мизерного заработка едва хватает, чтобы как-то существовать.