Вячеслав Дегтяренко - Тáту

До Нового года оставалось двенадцать дней. Вечером был последний ужин в кругу семьи и друзей. Проводы отмечали в смежных комнатах. В одной — друзья родителей, во второй — школьная и дворовая компания. Я перебегал от одного стола к другому, слушал пожелания и напутствия тостующих мужчин, но ничего не запомнил. Приехали и мои однокурсницы из киевского медицинского училища, где им оставалось учиться ещё семь месяцев. Вечер пролетел одним мгновением. Четыре часа на сон — и спешные сборы в дорогу.

Утренний зимний дождь чередовался с мокрым снегом. Он таял, касаясь ещё не остывшей земли. Я надел отцовские туфли, школьный костюм с ватной телогрейкой и вылинявшую кроличью шапку, собрал провиант в туристический рюкзак. Брать или не брать спортивную форму и кроссовки? Ведь надо будет тренироваться. Решил, что в случае надобности родители пришлют её посылкой.

В военкомат провожали родные и друзья. Фотограф запечатлел, как слёзы мамы, бабушки и сестёр перемешивались с каплями зимнего дождя и в утренней темноте их можно было заметить с фотовспышкой.

Военный комиссар с напутствием «защищать Родину — великий Советский Союз…» выдал красную книжечку военного билета. Пока разглядывал страницы, капли декабрьского дождя оставили две кляксы от расплывшихся чернил.

На построении военком произнёс казённую речь, которую я не раз слышал на митингах и парадах. «Про дело Ленина и мировой пролетариат… про подвиг дедов и отцов… про угрозу империализма и про великую честь по защите завоеваний социализма…» На душе стало тоскливо и мрачно. Под туш оркестра «Прощание славянки» мы загрузились в холодный и неуютный салон ПАЗика.

Через час выгрузились и разместились в трёхэтажной казарме сборного пункта. Кто-то с кем-то знакомился или договаривался о дальнейшей службе с «покупателями». Так называли прапорщиков и сержантов, прибывших за молодым пополнением. Кто-то доедал домашние заготовки и рассказывал анекдоты с армейскими небылицами. Кто не успел, мог посетить армейскую парикмахерскую, где за двадцать копеек военные парикмахеры делали стрижки «под ноль». Каждый пытался скоротать время по-своему. День прошёл в непонятном и тревожном ожидании.

Ещё один формальный врачебный осмотр, на котором вчерашние школьники пытались симулировать психические болезни криками и припадками. Последний буфер, когда возможно задержаться на гражданке. Но врачи с невозмутимым видом ставили штампы в картах: «Здоров. А — годен к военной службе». Болеющие, хромые, слепые, припадочные и симулянты уходили в стройбат или на флот, где за три года могли оздоровиться.

Весь день родители ожидали моей отправки за воротами КПП, и мы обменивались с ними записками через дневальных. За две бутылки водки командир роты отпускал на ночёвку. Но я решил, что останусь здесь.

В десять прозвучала команда дежурного: «Рота, отбой!». Не раздеваясь и не снимая обуви мы улеглись на двухъярусные деревянные нары. Подушками служили рюкзаки с провиантом, а одеялами наши телогрейки. Вскоре потушили свет. Тускло горело лишь зелёное дежурное освещение.

Спать не хотелось. Соседи по койкам шёпотом делились впечатлениями от первого прослуженного дня. После зычного голоса сержанта: «Суки, если услышу хоть один шорох, б…ь, источник, б…ь, будет на всю ночь откомандирован еб… ить плац, пид… рить туалет, х… рить картошку! И не сомневайтесь, п… оболы, работы хватит для всех!», — наступила тишина.

Лёжа на втором ярусе, я размышлял, для чего столько ненужных слов в речи этого молодого человека с умным лицом и модной оправой очков. Не исключено, что в школе он был хорошистом и увлекался игрой в шахматы. Неужели в армии не принято быть интеллигентом? Ведь эту же тираду можно было произнести другим тоном и с бо́льшим эффектом. От размышлений меня оторвал шепчущий голос жуликоватого по повадкам новобранца, который перелез на мои нары от соседа:

— Слышь, братан, помоги. Зёму менты ночью загребли… Вот малява… Надо двести рублей собрать… Сколько можь……

— Извини, не брал с собой.

Ощущение, что меня арестовали. Только вот за что, я так и не понял. Бесконечные проверки, переклички, построения, колючая проволока на заборе, дефицит отдыха, минимум гигиены, блёклое питание, надзиратели сержанты, непонятная система наказаний, что дополнялось нецензурной коммуникацией.

Первые сутки военной службы позади. Оставалось семьсот двадцать девять!