Василий Головко - Эхо фронтовых радиограмм [Воспоминания защитника Ленинграда]

Итак — Рыбацкое. После обхода всех ОПАБов, мы живые и невредимые вернулись в свою часть. Вообще я должен сказать, что выражение «живые и невредимые» довольно редкое на фронте, а тем более в кольце блокады Ленинграда. Сколько раз снаряды падали и метре-двух от меня, но все как-то обходилось благополучно. Всю войну я почему-то очень верил в свою судьбу, в своего Ангела Хранителя, думая: «За что меня должны убить? Я ничего плохого не делал».

Весну и лето после блокадной зимы 1941–1942 годов мы были в Рыбацком, если не считать наши челночные походы по батальонам и подмену убитых радистов в батальонах. Перенесенный голод в ЛВШРС постоянно давал о себе знать. Прибавленного пайка нам явно не хватало. Хлеб выдавали сразу по дневной норме, и я тут же, не дождавшись завтрака, съедал его без остатка. Обед и завтрак проходил уже без хлеба. Вот здесь я расскажу запомнившуюся на всю жизнь такую историю.

Одна из радиостанций в Рыбацком размещалась на веранде деревянного дома, чудом сохранившегося в поселке. В эти доме жила старушка, как она выжила, почему не была эвакуирована в город— не знаю. Но она жила в своем доме одна, чем-то питалась и как-то существовала. Весной 1942 года она в своем огороде сумела посадить разные овощи: свеклу, турнепс, брюкву и другие. Как только появились первые листья, она стала в небольшом котле, который видимо был использован до войны для приготовления пиши животным, варить что-то наподобие щей. Но эти щи состояли всего лишь из листьев турнепса, брюквы, свеклы и лебеды, добавлялись видимо сюда и другие дикие травы. Это варево она продавала нам, радистам, по 3 рубля за котелок. Мы уже были постоянными клиентами. Я даже покупал по два котелка, и все это съедал сразу. Живот заметно взбухал, однако голод не проходил. И эти два котелка щей без мяса, масла, жира и соли были дополнительной пищей к той, которую я получал из полевой кухни роты. Соль считалась страшным дефицитом, достать ее было невозможно. Пашка-повар даже на эту тему и говорить не хотел, просьбу отвергал с полуслова.

Я теперь не помню, откуда у нас были деньги, видимо нам выдавали кое-какое денежное довольствие, а возможно еще отец оставил мне какую-то сумму.

Какая-никакая зелень давала заметные результаты. Наша «кормилица» старалась изо всех сил готовить нам «щи», а мы с благодарностью принимали ее дары. На голове стали, рядом с пушком, появляться побеги волос, да и глядя на свои руки-ноги, мы видели, что «поправляемся». Не помню когда точно, но как-то отдыхая от дежурства на рации, мы лежали в траве на пустыре возле дома старушки. Вели веселые разговоры, шутили, вспоминали юность, учебу в техникуме, довоенную жизнь на гражданке. Припекло солнышко, день был теплый, безветренный, на небе ни облачка. Мы разомлели лежа кто на боку, кто на спине, а кто и на животе. И вдруг я чувствую, как у меня зашевелился (прошу прощения за эту пикантную подробность) мужской орган… Какое-то время я прислушивался к самому себе, а затем громко крикнул: «Ребята! Немаловажная деталь стало действовать!!!» Тут все дружно расхохотались, пошли шутки-прибаутки, «Значит живем!» — сказал кто-то. Тогда я впервые отчетливо понял, что после голода постепенно возрождаюсь к нормальной жизни.

Писать воспоминания о событиях более чем пятидесятилетней давности — довольно трудно. Многие детали уже позабылись. Например, как мы спали? Всю войну, по сути я, да и все воины, не знали, что такие кровать или постель. Спали не раздеваясь, одну часть плащ-палатки под бок, другой половиной укрывались сверху. Были специальные банные отряды, которые обслуживали действующие части банными услугами и вошепарками. Идем в такую походную баню, раздеваемся, всю одежду и белье сдаем в вошепарку. Пока моемся — белье пропарено и продезинфицировано. Одеваемся и от нас за версту несет «благовониями» вошепарки. Но зато ни один паразит не остается живым.

К этому времени линия обороны Ленинграда стабилизировалась, и наш укрепрайон вошел, как сейчас говорят, в будничную жизнь. Жизнь нашей отдельной роты связи проходила в пределах пространства, замкнутого линией обороны от Невы, через Колпино — Шушары до автомагистрали Ленинград — Москва и вглубь обороны: Понтонная, Саперная, Красный Кирпичник, Металлострой, Рыбацкое, Петрославянка. Все это пространство в свое время было исхожено и исползано вдоль и поперек, были знакомы все дороги, дорожки и стежки. День и ночь это пространство простреливалось со всех видов оружия, бомбили немецкие самолеты. Но жизнь не прерывалась, шла своим чередом. Сегодня любой звук от выстрела привлечет внимание каждого, тогда же на такие звуки мало кто обращал внимание, привычка — большое благо. Конечно, у нас были частые потери убитыми и ранеными, ниже некоторые эпизоды я вспомню, но все это было рядовым явлением.