Галина Марцишек - Мы на своей земле

— Ну, а люди? Неужели они не сопротивляются?

Пожав плечами, Гордиенко ответил:

— Сопротивляются, конечно, не хотят работать на гитлеровцев. Паспорта даже бросают в «отделе труда», а сами бегут…

— А вы?

— А мы по ночам тихонько фашистов… А вот в Ильичевском районе на Молдаванке партизаны здорово действуют, — восхищался Яша. — Оккупанты как-то собрали партию людей для отправки в Германию, а партизаны напали на конвоиров, разогнали их, люди разбежались. Это, как видно, напугало фашистов, сейчас они стали осторожней. На ночь оцепляют все кварталы патрулями и палят в небо до утра из винтовок. Ну, пока! — поднимаясь с места, сказал Яша. — А то Владимир Александрович уйдет, а мне нужно еще раз увидеться с ним и кое-что забрать с собой в город.

— Яша, а чей же это отряд действует на Молдаванке?

— Не знаю. До свидания! — и, взмахнув кубанкой, он скрылся за поворотом.

В январе 1942 года выходы в город связных и Бадаева участились. Мы поражались той энергии, которую проявлял он в борьбе с врагами. Мало кто видел его спящим или отдыхающим: город, связь с Москвой, с верховыми разведчиками и населением, шифровка и расшифровка радиограмм, руководство боевыми действиями, поиски новых выходов поглощают все его время. Дни и ночи Бадаев вместе с Зелинским и Васиным в движении. Они изучают тактику врага, блокировавшего нас, колесят подземными дорогами, неутомимо разыскивают ходы в город через Куяльницкие и Кривобалковские катакомбы. Они разбирают завалы, пилами прорезают щели из одной выработки в другую, наталкиваясь на тупики, возвращаются обратно, снова идут…

Возвращаясь в лагерь, Бадаев погружался в глубокие размышления.

Мы сердцем чувствовали, что он ищет пути продолжения борьбы, и очень переживали за своего командира.

Старик Гаркуша, как-то беседуя по этому поводу с парторгом Зелинским, предложил:

— Пусть он перебазируется в Савранские леса. Там бы мы показали гитлеровцам, где раки зимуют.

— Этого нельзя сделать, — задумчиво ответил Константин Николаевич. — Нельзя…

— Почему, — недоумевал Иван Гаврилович. — Там проще! Кругом леса. Раздолье. Иди куда хочешь. Прижали — перебирайся в другое место. А тут, словно в бутылке сидишь…

— Нет, друзья! Наше место тут! — возразил парторг. — Поймите, грузы и войска фашистов идут на осажденный Севастополь через Одессу. В порту и на железной дороге действуют наши люди. А людьми нужно руководить. Так из-за трудностей мы оставим их и убежим в Саврань, дескать там легче? Нет, надо продолжать борьбу тут. А в Саврани тоже есть партизаны и борются они с фашистами не меньше, чем мы.

— Верно! — поддержали парторга коммунисты и комсомольцы.

7-го февраля ко мне в забой пришел Гринченко и попросил пальто и кубанку мужа. Я поинтересовалась, зачем ему это нужно. Он ответил, что завтра утром Бадаев уходит в город.

Вручая вещи, я сказала:

— Мы все сильно переживаем, когда Владимир Александрович уходит на поверхность. Неужели нельзя послать кого-либо другого?

Послал бы он меня! Со мной, если что и случиться — не беда. А ведь он — голова и сердце наше.

— Послать нельзя никого…

— Почему? — удивилась я и предложила: — Пошлите меня. — Но Иван Андреевич отрицательно покачал головой.

— Не доверяете?

— Нет! Не то… — махнул он рукой.

— Тогда что же?

— Дело в том, что есть ряд важных организационных вопросов, решить которые может только командир.

Под утро в город ушли Бадаев и Межигурская.

Проходя первый пост, Владимир Александрович крепко пожал руки постовым, с Зелинским расцеловался.

— Прощайте! Ухожу в город. Ждите меня через три дня.

— Володя, — обратился Зелинский к Бадаеву, — принеси из города табачку да бумаги, а то без курева тяжело ребятам.

Бадаев развел руками, ответил вопросом:

— А марки где? Нет, — но увидев огорченные лица товарищей, засмеялся — Обязательно принесу! — и исчез в темном провале лаза под баррикадой.

— Счастливого пути, удачи! — крикнули ему вслед товарищи. Бадаев приветливо помахал фонарем и вместе с Межигурской скрылся за поворотом штольни.

На поверхности суровая зима с вьюгами и метелями. Внизу в катакомбах — чернильная тьма, спертый воздух и глухая тишина, нарушаемая осторожными шагами партизан.

У людей ввалившиеся щеки, под глазами темная синева, на лице зеленые, желтые, темно-багровые пятна. Серые камни выпили кровь, темнота и недоедание истощили их. Лохмотьями висит на партизанах истлевшая одежда, сквозь дыры просвечивает исхудавшее тело. Изорванную обувь подвязывают проволокой, благо, натаскали ее много, разрушая связь оккупантов. В чем только душа держится? Что вдохновляет их? И здесь же нахожу ответ: беспредельная любовь к своей Родине, вера в силы народа. Часто вспоминают о победе Красной Армии, разгромившей гитлеровские войска под Москвой. В свободное время, потуже подтянув ремень на запавшем животе, при тусклом свете фонаря читают книги, играют в шашки и шахматы. Играют азартно, словно дети.