Константин Писаренко - Елизавета Петровна

Безоглядная солидарность с братским народом едва не стоила России больших неприятностей. Молчание Порты было обманчивым. Она не торопилась поднимать шум, пока отсутствовал веский повод — закладка крепости, зато обстановку в «Новой Сербии» отслеживала, не жалея денег на шпионаж. В октябре 1753 года активность османских разведчиков засекли подчиненные Хорвата и Глебова, о чем тут же было сообщено в Москву, где обретался двор. Между тем свыше двух лет сербских колонистов от татар охранял лишь Мишурин Рог. Проектирование «шанца» южнее Архангельского городка Сенат приостановил 2 мая 1754 года. Чертежи и сметы будущего Елисаветграда (ныне Кировоград) сенаторы утвердили 4 февраля 1754 года, а 12 июня началось строительство. Повод для протестов появился…

Четвертого июня 1754 года резидент в Стамбуле А. М. Обресков проинформировал реис-эфенди (главу турецкого МИДа), что русские приступают к работам в верховьях реки Ингул, а через день прислал карту с обозначением координат новой фортеции. 7 июня султан Махмуд I вынес вопрос на обсуждение правительства-дивана, а 8-го на совещании пять чиновников — верховный визирь Мустафа-паша, реис-эфенди, тефтердарь (государственный казначей), мехтупчий (государственный секретарь) и придворный географ — признали действия России недружественными и в перспективе опасными. «Ястребы» во главе с реис-эфенди предлагали разорвать отношения с соседней империей, то есть стояли за войну. «Голуби», предводимые тефтер-дарем, настаивали на дипломатическом давлении вместе с Австрией и Англией с целью прекращения строительства. Мустафа-паша выбрал второй вариант. Уже 11 июня он прозондировал позицию британца Джеймса Портера и цесарца Генриха Пенклера. Посланники заверили визиря, что крепость на Ингуле не нарушает условия Белградского трактата (1739).

Тем не менее турки не успокоились. 16, 18 и 21 июня члены дивана вели споры. В итоге победила точка зрения тефтердаря: дождаться реакции Елизаветы Петровны, во-первых, на реляцию Обрескова с изложением позиции Порты, во-вторых, на посредничество англо-австрийского дуэта, встревоженного назревавшим конфликтом из-за крепости в причерноморской степи. Расчет казначея оправдался: Мария Терезия и британский премьер Томас Пелэм-Холлс поручили своим послам убедить Санкт-Петербург попусту не дразнить османов и заморозить сооружение фортеции. Депеша Обрескова, датированная 26 июня, была доставлена спустя месяц. Ознакомившись с ней, канцлер прозрел. Недаром на полях копии реляции, поднесенной императрице, он постарался обелить себя ссылками на то, что с первых дней предлагал сербам «для поселения отвести… земли по Волге» и что «всевысочайше» не Иностранной коллегии, а «в ведомство и распоряжение Сената поручено» «всё оное дело». Сокрушался по поводу бед малороссиян, целыми фамилиями выехавших в Польшу, и великого фавора Хорвата. Предрекал «худые следствия» со стороны Турции от наплыва «в Новую Сербию без разбора подданных ея волохов, молдавцов и других» и даже не исключал военного союза между султаном и королем Пруссии.

Смущает одно: протоколы приемов государыней канцлера и вице-канцлера в 1751–1753 годах не зафиксировали при докладах по сербской проблеме вышеописанной самоотверженности, если не задевались интересы Австрии. Более того, не Бестужев или Воронцов, а именно императрица на встрече с ними 2 ноября 1752 года «вспомнила», что Шевича надлежит отправить в Казань. Но даже понимание ошибочности прежнего курса никак не отразилось на содержании рескрипта Обрескову от 22 августа, завизированного в том числе Бестужевым: резидент уполномочивался позаботиться об уменьшении «горячности» османов, но жертвовать крепостью пока не планировалось — при дворе мало кто посчитал возмущение Порты достаточным основанием для ретирады. Сенат 5 августа лишь запретил сообщать о строительстве цитадели в газетах.

Ситуация изменилась после того, как послы Австрии и Англии попросили из-за крепости не ссориться с Турцией, предупредив, что игнорирование претензий последней подтолкнет ее к альянсу с Пруссией. 10 ноября британский посланник Мельхиор Гвидекинс передал канцлеру пакет с подборкой свидетельств серьезности турецких намерений. Они, естественно, пошатнули единство просербского большинства, чем и воспользовалась императрица. Новый рескрипт от 23 ноября 1754 года уже допускал во избежание сближения Порты «с Франциею, Швециею и с пруским двором» в самом крайнем случае, «а не прежде», уведомить министров султана, что «мы… склоняемся… строение… крепости так оставить, как оно теперь есть».