Ева Шлосс - После Аушвица

Мы были истощены до предела, но сразу же начали готовиться к выживанию, чтобы дождаться прихода советских войск. Нас охватило поистине освобождающее чувство – сознание того, что немцы ушли (я так ждала этого!), но мы знали, что впереди нас ждут серьезные препятствия. Я боялась, что в конечном счете никто не найдет нас и что мы умрем от голода в ожидании. Хуже того, меня ужасала мысль, что немцы вернутся и снова захватят лагерь, обрекая нас на смерть, когда мы уже так близки к свободе.

Прежде чем обдумать все эти сценарии, я должна была собрать всю силу воли для выполнения обычных повседневных задач, необходимых для того, чтобы сохранить нам жизнь.

Некоторые из этих задач были ужасными. В то первое утро без немцев Ольга, польская узница, попросила меня помочь ей унести тела людей, умерших ночью. Услышав это, я отшатнулась от нее: мне никогда в жизни не приходилось касаться мертвого тела, и хотя смерть была везде вокруг нас в Биркенау, мне удалось защитить себя от окружающей реальности. Но я была одной из немногих оставшихся женщин, у которых еще имелись физические силы, и именно поэтому Ольга просила меня помочь.

Вынос окостеневших тел женщин, которых я так хорошо знала, – самое худшее, что мне когда-либо приходилось делать.

Когда я держала их, то чувствовала, что они совершенно усохли. Я смотрела в их открытые вытаращенные глаза и зияющие рты и осознавала, что они продержались так долго – и с такой надеждой – почти до конца. В те несколько дней я увидела больше смертей, чем за все остальное время в Биркенау.

Другие обязанности были менее кошмарными, но все же изматывающими. В наше первое свободное утро мы нашли кладовую с едой и набрали буханок черного хлеба, которые лежали на полках. На следующий день я пролезла через дырку в электрическом заборе и нашла барак с теплой одеждой, стегаными пуховыми одеялами и с таким количеством еды, какое я себе и представить не могла в самых смелых мечтах: там были сыр и варенье, мука и картошка. Мы сели на пол и просто ели и ели, набивая рот всем подряд.

Я взяла два пуховых одеяла и нашла сапоги для верховой езды – моя первая приличная пара обуви за последнее время. Мне казалось, что они выглядят замечательно, и только позже я поняла, что они даже из разных пар. Я нашла одежду и для мамы: темно-синее шерстяное платье, которое оказалось слишком коротким для нее, серые шерстяные чулки и ботильоны на шнуровке. С бритой головой она выглядела ужасно.

Каждый из нас завернулся в одеяло. Мы, должно быть, выглядели как двое странных лысых пухлых существ, бродивших по бесплодному ландшафту в поисках еды.

Добыть воду было тоже непросто. 19 января, через несколько часов после ухода немцев из лагеря, советские самолеты разбомбили промышленный комплекс И.Г. Фарбен, где работали узники Аушвица и Моновица на производстве химических веществ, в том числе газа Циклон Б. Бомбардировки отсекли подачу воды и электричества в лагерь и его окрестности, оставив нас без света и питья. Сначала мы таяли снег, но потом я пошла с наиболее сильными женщинами взламывать лед на замерзшем пруду у входа в лагерь – тогда мне пришлось плестись обратно в барак с тяжелыми ведрами.

Мы пережили первые несколько дней, но оставалось еще много проблем. Живя в бараке, мы чувствовали себя уязвимыми: нары были все такими же жесткими и холодными, а также угрожала реальная возможность того, что немцы вернутся.

Неожиданно 25 января отряд войск Службы безопасности СС действительно вернулся в лагерь Аушвиц I с целью убить всех оставшихся заключенных. Точно так же они вытащили всех больных и слабых из своих коек и заставили их выстроиться на снегу для расстрела, но тут еще раз налетели советские самолеты. «Возвращайтесь в бараки!» – крикнул один из офицеров, и солдаты исчезли так же внезапно, как и прибыли.

На следующий день, рано утром, эсэсовцы вернулись в Биркенау на бронированных машинах. Они подожгли крематорий №5, а затем поехали взрывать близлежащие мосты. В небе вели бой немецкие и советские самолеты.

Когда на следующее утро рассвело, мы уже серьезно обсуждали, что делать и куда идти. Разговор продолжался несколько часов. Внезапно дверь в барак распахнулась, и женщина закричала: «Там у ворот – медведь!»

Это казалось маловероятным, но в Биркенау не было ничего невероятного. Мы с волнением направились к выходу, и перед нами предстало своеобразное зрелище: действительно, там был «медведь». Большой человек в медвежьей шкуре изумленно глядел на нас с таким же испуганным выражением лица. Возможно, мне надо было быть осторожнее, но безудержная радость охватила меня в тот момент. Я подбежала к нему, бросилась на руки, и он меня обнял. Это было 27 января 1945 года – советские войска пришли освобождать нас.