Фёдор Сопрунов - Своим путем

Но вот, кажется, все уложено. Отец колдует в моторе, брат крутит ручку, и «драндулет», подпрыгивая и пукая сизым дымом, увозит нас на дачу.

Поставив ноги на корзину с цветочной рассадой и косо примостив на заднем сиденье два складных полотняных шезлонга, я устроился на этот раз неплохо. Альке значительно хуже: на него то и дело валятся грабли, мотыга и секатор на палке, под ногами у него плещется «вчерашний особенно наваристый борщ». Из-за тюков с одеждой, подушками и постельным бельем, которые нас разделяют как стеной, я вижу, как брат ерзает на сиденье. Иногда при сильных толчках Алька задирает ноги кверху, чтобы борщ не забрызгал его новые модные светлые брюки. Наконец, не выдержав, он закатывает брюки до колен, оберегая их белизну, но жертвуя их безупречной складкой.

— Неужели нельзя обойтись без супа? — спрашивает Алька упрямый отцовский затылок, заросший короткими седеющими волосами. — Разве недостаточно было стыда на таможне из-за твоего борща?

Алька намекает на случай, когда таможенники обыскали наши кастрюли с кашами и супами. В тридцатых годах бензин в Париже стоил дороже, чем за городом, и у въезда в город были специальные таможни.

— Борща стыдиться нечего. Не краденый! — возражает отцовский затылок.

— Idiot, crétin! — кричит вдруг отец в окно. У выезда из города образовалась пробка. Мы застряли в длинной веренице машин. Все терпеливо ждут, но одна машина пытается вырваться вперед и втиснуться в очередь перед нами. Сидя за рулем, отец научился сносно ругаться по-французски.

— Куда он лезет! — возмущается отец.

Высунувшись в дверцу, он продолжает ругаться. Но его словесный запас быстро истощается. Отец Явно терпит поражение: он начинает повторяться, кроме того, он плохо понимает, что ему отвечает противник.

— Дубина ты стоеросовая! — кричит он теперь по-русски. — Молоко на губах не обсохло, а за руль садишься!

Временный перевес на стороне отца. Молодой француз с модными усиками озадачен. Во вражеской машине, которая почти уперлась носом в крыло нашего «драндулета», сидят молоденькие женщины. Они смеются, разглядывая тарасбульбовские усы отца.

— Олух царя небесного!

Противник окончательно сбит с толку. Но отца не устраивает легкая победа.

— Маруся, переведи ему.

— Федя, прошу тебя, — умоляет мама. — Да пусти ты его вперед. Ведь здоровье дороже.

— Алик, переведи! — строго говорит отец брату, который спрятался за узлы с постельным бельем, красный от стыда.

— Да вы что, оглохли? Ну переведи ты! — Взволнованный, с возмущенно торчащими усами, отец повернулся ко мне.

— Не знаю, как будет по-французски… Олух — это идиома.

— Сам ты идиома! Переведи как знаешь!

— Ну… можно перевести не олух… а евнух царя небесного.

Высунувшись из машины, я учтиво поклонился дамам и помахал рукой французу, который опомнился и снова стал ругаться. Вежливо передаю ему вольный перевод отцовского приветствия. Девицы во вражеской машине покатываются со смеху.

— Что? Выкусил? — Отец трогает машину, но все же успевает показать фигу противнику. — Мы вашего Наполеона в шею выгнали! — кричит отец на прощанье. Он торжествует, он уверен, что этим все сказано.

Противник пожимает плечами и вертит пальцем у виска.

До самого Пуаньи, в течение примерно часа, мы слушаем рассуждения отца о том, что русский солдат спас союзников в мировой войне.

Когда отец вышел поутру в садик в своем старом темно-вишневом халате, завязанном на толстом животе тонким пояском с кистями, он увидел, как Алька бегает по дорожке и проделывает на ходу дыхательные упражнения. Я валяюсь в постели и слышу их разговор через открытое окно.

— Вот это правильно, — говорит отец. — Давно пора заниматься гимнастикой. Бери лопату, копай грядки. — Ничего, ничего, — басит отец в ответ на возражения брата. — Это та же гимнастика. И мышцы разовьешь, и польза для дома будет. Подумаешь, тренировка дыхания! А ты копай и дыши, дыши и копай!

Алька пытается еще что-то сказать, но отец выходит из себя.

— Ты мне эти штучки брось! Всюду можно развивать координацию движений. Ты что думаешь, отец будет грядки копать, а ты будешь по дорожкам бегать и дышать? Успеешь, надышишься! Бери лопату! А старший что делает? В лес убежал или спит?

Быстро раскладываю книги и тетради на полу у кровати и натягиваю одеяло на голову.

— Опять читал всю ночь, — недовольно бурчит отец, заглянув в окно. — Раньше в лес убегал по утрам, а теперь новую моду завел. В постели валяется, барчук!