Владимир Жуков - Страда и праздник

Михеич заволновался, темные глаза его вспыхнули, недобро провожая любопытного незнакомца.

— Это сейчас обувкой занялись… Пока сбруи наделали в запас… Сдадим и опять шорничать начнем. Временно это — сапоги…

— Зачем же временно? — Подбельский подошел вплотную, смотрел ободряюще. — Сапоги армии ой как нужны! Вы мне лучше скажите, постараться сможете? Ну, чтоб побольше сапог шить…

— Побольше! А кожа? Энту вон с каким усилием добывали.

— Кожу дадим.

— Вы? Губисполком?

— Мы…

— Так какая ж у товарища Чичканова кожа? Одни бумажки…

— Пусть вас это не заботит. Еще людей в артель возьмете? Сколько тут, на свечном, можно сапожников посадить?

Михеич помолчал, размышляя, и вдруг рассмеялся.

— Фабрику задумали открыть? Советская власть даст вам — фабрику. Ишь, буржуй какой… — И внезапно посерьезнел: — Для армии намечаете?

— Для армии. Сто человек еще сапожников возьмете? С подручными, так, чтобы поток организовать. В одном месте раскрой, в другом — шить. Мы людей по городу мобилизуем, в уездах…

— Люди что? Вы кожу сначала найдите. И Чичканов чтоб не протестовал. Тут, на заводе, хоть триста человек рассадить можно, а чей завод? Епархии. Она дунет, а Чичканов утрется… И вы со своим потоком, — Михеич снова засмеялся, довольный, что и проявил готовность, и не встрял не в свое дело.

А через полчаса Подбельский стремительно вошел в здание губисполкома. В кабинете председателя, к счастью, никого не было — только белесое, выжженное солнце смотрело в распахнутое окно. Подбельский спросил с порога:

— Свечной завод передавал шорной артели?

— Ну, передавал, — председатель губисполкома насторожился. — Что, спекулируют? Так я ЧК нашлю… Иль пожар? Сгорел, что ли, завод? Не тяни, Вадим Николаевич…

— Цел, цел завод, не волнуйся. И я хочу его забрать. Вернее, советую тебе его забрать и за несколько дней переоборудовать под производство сапог для армии. Человек сто… нет, двести мобилизуем по губернии, так, чтобы в месяц давать тысячи полторы пар…

Чичканов смотрел растерянно.

— Тысячи полторы… Скажи: две!.. А епархия? Они уже ко мне приходили на разведку, пора, мол, им воск топить.

— Ничего, потерпят. И бог без их свечей потерпит.

— Бо-ог! Ты что, на самовольную конфискацию завода меня толкаешь? А закон? Ты, что ли, отвечать будешь?

— Вместе, вместе будем отвечать. Только не за конфискацию, а за то, что не используем прекрасную возможность развернуть военные заготовки.

— А шорники? Или сбруя уж армии не нужна?

— Сапоги нужней. Да твои шорники и не шьют сбрую. Я сейчас там был. Тачают прекрасные сапоги… Ты лучше подумай, где мы рабочих этой новой… обувной фабрики разместим. А конфискацию, как ты говоришь, завода я беру на себя. Буду телеграфировать Ленину.

Чичканов молчал. Посмотрел в окно. Снял крышку с чернильницы и снова надел.

— Тебе хорошо, Вадим Николаевич. Чуть что — самому Ленину… Только неизвестно еще, станет ли Владимир Ильич таким мелким делом интересоваться. — И вдруг встрепенулся: — А кожу я на себя не возьму! Людей — да, наберу и размещу, а юфть пусть получает и за нее отчитывается военный комиссариат. Ему сапоги, пусть и вертится!

— Вот это уже разговор. — Подбельский шутливо, как бы в благодарность протянул руку Чичканову. — Нам бы еще с тобой, Михаил Дмитриевич, с обмундированием дело наладить. Комплектов эдак тысяч по тридцать в месяц шить, а?

— Ладно, не фантазируй. — Чичканов с ухмылкой пожал протянутую ему руку. — Сначала завод заполучи для сапог, тогда и поговорим…

— А ты не веришь?

— Я-то верю, только, знаешь, цыплят по осени считают.

Спор разрешился через несколько дней. Подбельский показал телеграмму из Москвы. В ней говорилось:

«Подтверждаю ваше решение немедленно отдать свечной завод для производства обуви; также чтобы тамбовский губкож выдал тамбовскому губвоенкому материал на 25 000 пар в месяц. Исполнение телеграфируйте.

Предсовобороны Ленин ».

Черный пыхтящий паровоз, необычно поставленный в середину состава, обдал жаром. Подбельский чертыхнулся: хватит и степного июльского солнца — так печет. Гравий натужно скрипел под ногами. Но вот и последний вагон, вернее, первый, гаубичная площадка, сделавшая из состава теплушек ударную военную силу, — а всего-то угольная металлическая платформа со снятым передним бортом и внутри — орудие.

— А наверх подняться можно? — Он показал на крышу теплушки, прицепленной сразу за гаубичной платформой.