Владимир Жуков - Страда и праздник

— Я узнал, что идет разборка архивов охранки, — пояснил Мончинский, — и вот достал выписки.

— А зачем? И почему обо мне? — спросил Подбельский волнуясь.

— Как зачем? Я же сказал: целая рубрика будет о деятелях переворота. Ведь это же важно — показать по документам революционное прошлое руководителей ведомства, их заслуги в борьбе с царизмом. Ну, и не только о вас напечатаем, Вадим Николаевич. Еще и о Залежском, об Авилове…

Подбельский заглянул в следующий лист с переписанным в углу штампом: «Особый отдел Московского охранного отделения, 17 августа 1915 года». Дальше — расшифрованный, судя по особой пометке, текст телеграммы из Тамбова: «Поездом номер первый Москву выехал социал-демократ Вадим Подбельский. Прошу наблюдении. Начальник жандармского управления Волков». Внизу приписана резолюция господина начальника отделения: «Р. Ганько — к разработке. М. Подгаевскому — установить наблюдение».

Он быстро захлопнул папку.

— Спасибо, Фотий Захарьевич. Оставьте, я посмотрю.

До конца дня толком не мог работать: папка все время напоминала о себе. Нет, он, конечно, всегда знал, что за ним следят, перехватывают письма, и он хоронился, как мог, но теперь эта потаенная от него жизнь всплыла наружу, словно крысиное гнездо, развороченное половодьем, и вместо сохраненного памятью чувства опасности, с которым он жил годами, сейчас возникали почти зримыми физиономии людей в жандармских мундирах, в филерских котелках и папахах.

Папку он взял домой. Выходя из машины и все еще думая о ней, вдруг понял, что уже успокоился, отогнал прошлое. Стало даже как-то отважно весело, будто при оглядке на бревно над пропастью, по которому прошел, не сорвался. А вот Анне Андреевне еще предстояло пережить волнение, которое пережил он, и собственную тревогу за мужа, хотя тот стоял рядом.

— «Прошу розыска и наблюдения, — читала она вслух, — появлением Москве потомственного почетного гражданина Вадима Папиева Николаева Подбельского. Отрицательно не отвечать. За начальника ротмистр Знаменский». Боже, это когда?

— Пятого сентября. Они меня прошляпили, а потом дали вот эту телеграмму всем приставам Москвы. И еще запрашивали Тамбов: не ошиблись ли там, что я уехал.

Анна Андреевна перевернула несколько листков.

— A-а, вот: «Карточку Подбельского прилагаю, но предупреждаю, что она давнишнего производства и Подбельский сравнительно с этой карточкой пополнел…» Ай, Вадим, — Анна Андреевна засмеялась, — как нехорошо вводить в заблуждение!

Дальше они уже вместе теребили папку, отнимали друг у друга. По очереди, стараясь подражать унылым голосам следователей, перечитывали справки о клиенте, его местожительстве, обо всем замеченном сыщиками при «наружном» наблюдении и секретными сотрудниками при «внутреннем». Очень веселило, что один «сексот» носил кличку Зоя, Анна Андреевна притворно упрекнула:

— Я преспокойно училась в Петрограде и не знала, что тебя донимают женщины!

— В Москве Зоей мог быть только мужчина! Ты смотри, как обстоятельно вывел: «На собрании двадцатого и двадцать первого ноября в помещении Хлебной биржи уполномоченных о-ва «Кооперация» после обсуждения продовольственного вопроса собрание занялось своими внутренними делами… По предложению Подбельского… образовалась демократическая рабочая группа. Группа эта будет существовать не только во время собраний уполномоченных, но и постоянно». Не иначе эта Зоя в нашей же группе состояла. И числилась среди самых активных!

Анна Андреевна задумчиво разглаживала складки на скатерти, долго молчала.

— Я, знаешь, что думаю, Вадя, — сказала наконец, — вот с ними ты отвоевался. — Она показала на папку. — Потом саботажники, любители мятежей. С ними ты тоже вроде покончил…

— Не я один.

— С другими вместе, конечно. Еще — голод, повальный тиф. Сколько можно испытывать людей? Знаю, скажешь: у революции долгий путь, ибо велики цели ее. Правильно! Но сколько же еще? Сколько? Не достало ли?

Подбельский молчал. Тихо приблизился, поцеловал жену в висок — ласково и благодарно.

Еще в августе, когда возвратился из Твери, он рассказал Ленину о находке — чудом существующей радиолаборатории. Сказал и о своем решении перебазировать специалистов в более подходящее место. Поскольку видел все собственными глазами, был готов отвечать на многие вопросы Владимира Ильича, но они выходили за рамки переезда, касались строительства мощных радиостанций, возможности передачи голоса на расстояние, его усиления до большой громкости, и он взмолился: «Владимир Ильич, я лучше пришлю Николаева. Не хочу придумывать, чего не знаю. А Николаев — специалист». Ленин усмехнулся: «Давайте, давайте. Только пусть не тянет, в ближайший же день».