Владимир Жуков - Страда и праздник

Подбельский решительно хлопнул ладонью по столу:

— Нет уж, Аким Максимович, просить, так все сразу. Я, знаете, что… лучше-ка я посоветуюсь с Владимиром Ильичем. Сразу станет ясно, как нам быть.

Через день выяснилось, что Ленин проект организации гражданского радиотелеграфа одобряет и целиком поддерживает. Подбельский рассказал о разговоре с Предсовнаркома, не скрывая возбуждения, часто вставал из-за стола, снова садился. Николаев понимал, что это не только удовлетворение, это еще и предощущения груза на плечах, который нарком должен взвалить и на себя, и на коллегию, и на комиссариат. Тяжести, однако, приятной: Подбельский, по всему видно, давно о ней мечтал. Он тут же дал задание Николаеву приготовить проект декрета, но не отпустил его, еще с час сидели, обсуждая пункт за пунктом.

Когда Николаев выводил на бумаге условия отношений с военным и морским комиссариатами, Подбельский, усмехнувшись, сказал:

— Вот увидите, военные без нас не обойдутся. Мы создадим радиостанции, которые они будут просить, чтобы ставить их на броненосцы, аэропланы и подводные лодки. — И помолчав, прибавил: — Но это дело будущего.

— При такой поддержке… Сам Предсовнаркома!

— Поддержка поддержкой. Но и спрос!

— Справимся, Вадим Николаевич. Нам сейчас надо выявить специалистов, взять на учет. Посмотреть, какой промышленной базой располагаем. Я, признаться, вчера съездил на Шаболовку, там заводик есть, ничего, жизнь теплится, наладим… В Петрограде покрупнее, бывший Айзенштайна, в сущности, филиал фирмы Маркони, работал на Главное военно-техническое управление… И еще я бы хотел съездить на какую-нибудь станцию, ну, хотя бы в Тверь, ближе всего; Ходынскую я знаю, а эта в паре с ней построена, чтобы передача Ходынской и Царскосельской не мешала приему.

— Езжайте, смотрите, решайте. Между прочим, я заодно обсудил с Владимиром Ильичем важный пункт: в ближайшие дни вы будете утверждены членом коллегии Наркомпочтеля.

— Я? Так сразу?

— У вас теперь прибавляется обязанностей, а значит, нужны и права. Ничего, Аким Максимович, мы еще повоюем!

Подбельский не сказал Николаеву, о чем подумалось ему в кабинете Ленина, когда решалась судьба будущего декрета о едином центре радиотехники. Даже не в самом кабинете, а когда проходил через приемную. Там сидели ходоки — котомки на полу, двое в лаптях, а один, видно, после солдатчины, в выгоревшей зеленой рубахе и обмотках. И вот тогда подумалось: на Северном Кавказе бои с белогвардейцами, Украина оккупирована, и нет оттуда обычного обильного хлеба, а в серединных районах такая начинается свара с кулаком, не желающим отдавать зерно, и голод уже, натуральный голод захлестывает города, а ты идешь говорить о будущем радиотелеграфа… Вот у этих бы спросить, у ходоков, что им радиотелеграф, чем поможет? Но он остановил набегавшие с грустью и немного с растерянностью мысли, привычно одернул себя, как одернул бы каждого, услышав такое. Да, радиотелеграф — будущее. Иначе зачем же голодать, бороться? Ради чего?

Но, может, не только потому так подумал, что взял себя в руки? Точно, не оттого. Ленин сидел за столом, вороша какие-то бумаги, отхлебывал чай из стакана; от него вдруг повеяло такой незыблемой уверенностью и спокойствием, что стало немного стыдно за мимолетные мысли, за посетившее вдруг сомнение — гоже ли говорить о будущем, пока не устроено настоящее. И он впервые с того времени, когда получил возможность входить в кабинет Предсовнаркома как ближайший его сотрудник, член правительства, подумал о Ленине, что его вообще нельзя представить растерянным и сомневающимся, он всегда готов к самому трудному, самому худшему и потому он всегда сильнее обстоятельств, потому он вождь.

Засигналила лампочка на столе вместо звонка. Ленин взял телефонную трубку, произнес несколько слов и сокрушенно подул в микрофон — видно, связь прервалась. Потом опять разговор со многими «Повторите! Плохо слышно!» — и опять перебой. Владимир Ильич терпеливо ждал, и наконец линия заработала, он договорил и аккуратно поместил трубку обратно на рычаги. Поднял взгляд на вошедшего наркома и с обезоруживающим спокойствием — мог бы и выговорить за подвластный Подбельскому телефон — заметил: «Такое прекрасное по идее средство руководства и так несовершенно на практике! Я представляю, как мучаются в наркоматах!»

Потом — только о радиотелеграфе. Да, надо продвигать декрет о централизации, не боясь возможных возражений военных, вообще ничего не боясь. И тогда-то Подбельский снова подумал о как бы излучаемом Лениным чувстве уверенности. Вышел из кабинета медленно, стараясь сохранить и это чувство, так счастливо укрепившееся тут, и мощную силу поддержки своего и Николаева начинания, которое теперь надо было передать дальше, другим людям, которым предстоит сделать его и своим собственным начинанием, и долгим радостно-необходимым делом.