Михаил Салай - По знакомым дорогам

Расскажу об одном молодом враче из нашей группы, которую тогда называли инициативной. Недалеко от Москвы, близ станции Чкаловская Северной железной дороги, в корпусах бывшего детского дома, расположенного в лесу, на природе, работал партизанский эвакопункт. Каждую ночь с аэродрома имени Чкалова улетали самолеты в тыл врага. Не все возвращались… А если возвращались, то привозили сюда раненых партизан, стариков, женщин и детей из окрестных деревень, сел. Раненым тут же оказывали неотложную помощь, больных помещали на излечение в изолятор, детей определяли в детские дома, стариков — в дома для престарелых. Это была глубоко людская точка в военном организме…

Начальником медсанчасти эвакопункта работала молодой врач Валентина Михайловна Покровская. Ей едва исполнилось двадцать пять. Ну, конечно, молодая женщина и молодой врач, но всех привлекали серьезность ее отношения к трудной работе, расторопность, знания, которые при такой непрерывной и разнообразной нагрузке всем быстро становятся видны. Ничего удивительного, что именно ей предложили лететь с нами в тыл врага. Но… у Валентины Михайловны был двухлетний сын. Малютка. И утром она должна была дать ответ. Только одна ночь на раздумье. А подумать есть над чем, есть от чего поболеть сердцу. С кем оставить сына? С сестрой? И увидит ли она его еще, вернется ли оттуда, куда может улететь, если скажет «да»? Или навсегда сын назовет свою тетю мамой? Надо ли говорить «да»? Ведь никто не неволит. Она и так на посту врача, на очень напряженной работе, связанной с боями. Приносит пользу…

Однако сколько раз, видя плохо обработанную рану, запущенную болезнь, необихоженный перелом или вывих, Валентина спрашивала себя: неужели никто не поможет пострадавшему там, на месте? Да и кто же сделает это, если ты сама откажешься, не поедешь? В партизаны не посылают приказом. Туда идут добровольно. Всю ночь Валентина Михайловна не ложилась спать. А утром сказала «да».

И еще одна молодая девушка последовала, можно сказать, ее примеру, хотя пока они были незнакомы. Это — Шура Иванова, которая в шесть лет потеряла отца и потому рано приобщилась к труду. В девятнадцать лет, в начале войны, она работала в Краснопресненском райвоенкомате Москвы, там окончила курсы сандружинниц и была включена в нашу группу.

Еще в Саратове мы встретили Петра Сергеевича Коротченко и позвали его лететь с нами в тыл врага. Мы знали его с восемнадцатого года. Совсем юный брат Демьяна Сергеевича участвовал в партизанском движении, был в одном из моих отрядов умелым разведчиком. Он вступил добровольцем в Красную гвардию, а затем в Красную Армию, смело сражался против белогвардейцев и белополяков в рядах первого сводного кавалерийского полка. До войны он стал военным инженером 2 ранга; во время Великой Отечественной служил недолго в штабе Южного фронта. Когда мы предложили ему возглавить разведку в будущем отряде, он с радостью согласился, вспомнив о своей старой партизанской кличке: Кочубей.

Меня назначили командиром отряда. Комиссаром был назначен Негреев, мой земляк. Вырос он в семье крестьянина-бедняка из села Береза Глуховского уезда Черниговской губернии. Участвовал в первой мировой войне, в августе 1917 года вступил в партию большевиков, был активным организатором и руководителем красногвардейских и партизанских отрядов, а потом — комиссаром полка в Красной Армии. В мирное время находился на ответственной партийной и хозяйственной работе, пока не отправился добровольцем на войну с белофиннами.

До отправки в тыл врага мы должны были пройти краткие курсы при Центральном штабе партизанского движения (были они под Москвой). Получили там немало полезных знаний. Вспоминается, что почему-то в эти дни надо мною и Кочубеем посмеивался Негреев — он вообще не упускал случая пошутить.

Бывало, присядем в укромном местечке покурить в перерыве между занятиями, а он качнет головой, сокрушаясь:

— Ну что я с вами буду делать в лесу? Мало того что оба хромые, так ведь еще и старики! — Это он намекал прежде всего на меня. Мне шел пятьдесят второй. — В эти годы полагается дома свернуться калачиком, положить голову на мягкую подушку и спать, а вы!.. — смеялся Негреев.

Остается добавить, что сам он был на год старше меня.

Наш отлет уже не на один день задерживался из-за плохой погоды. Небо Подмосковья было в непроглядных весенних тучах, все время накрапывал или хлестал дождь, мы молили о небольшом чистом пятнышке над головой, хотя бы на полчаса, чтобы самолет мог подняться и взять курс на запад, но — без результата. Нарастало уныние, нервничали мы с Негреевым все больше, бывало, я просил его пошутить, посмеяться, а он только безнадежно отмахивался…