Алексей Богдаев - Кинжальный огонь [Рассказы]

Галерин снял хромовые ботинки и обмер: подошвы обеих ног от пальцев до пяток отслоились и раздулись, как велосипедные камеры. Онемевшие ступни враз загорелись огнем и разнежились на свободе. Лешка ощупал ноги, пытался рассмотреть их, но в полумраке плохо было видно. Чиркнул спичку и сильно испугался… «Ну, братец, тебе не до сна! Что делать будешь?» Уши загорелись, лицо зарделось, как в бане, в висках застучала кровь. Безысходность охватила душу: чужая земля, гари, постоянная угроза бандеровских банд, страх за свою беспомощность и позорный стыд перед боевыми товарищами. Невольно глаза наполнились слезами: «Что делать? Позор! Как поступить? Кому сказать?» Алексей Галерин не знал.

Разумеется, сна никакого.

Прошло несколько минут. Он размышлял: «Нет, не натер я ноги, потертости не было. Это от длительной ходьбы. Жесткая подошва трофейных ботинок предательски отслоила кожу. Надо было соломку подстелить или стельку какую-то. Как же это я не догадался?..» Тихонько стал звать:

— Чуркин, а Чуркин. Не спишь?

Тот, видимо, не спал. Он не так устал, как вчера: пулемет сам ехал. Чуркин думал о семье, о доме: как они там, без него, несчастные, голодают, поди… Он только чуть задремал, ощутив сладкую истому, на теплой и уютной соломе:

— Чего тебе, сержант? Не, не сплю! А что?

— Поди сюда, глянь, что у меня? А?

Чуркин перелез через соседа и подполз к Галерину, осмотрел ступни, потрогал за пальцы и хмыкнул:

— Да, сынок, как же это ты, а?

И тут Лешка не выдержал и заплакал. Сам не заметил, как ослаб, внезапно разрыдался. Но это только перед Чуркиным. Он верил ему, и только ему мог доверить свою душевную травму. Украдкой глянул на Чуркина с надеждой найти защиту и помощь. Старый солдат отлично понимал безусого мальчишку, по сути, еще пацана, судьбой поставленного рядом с ним. Но жалеть не стал.

— Не горюй! У меня тако же было, да прошло! — он решительно встал и тихо, обнадеживающе сказал: — Я сейчас, погоди, успокойся, сынок!

Лешка почувствовал отцовскую заботу, немного успокоился. Отцу его тоже было сорок шесть лет. Сгинул где-то под Краснодаром. Мама писала — пропал без вести… И усы носил, как у Чуркина… «Куда он так быстро ушел?» — опомнился Лешка. Но не прошло и десяти минут, как в кошаре появился санинструктор Пухов с большой сумкой и ППС за спиной. Сдвинув пилотку на затылок, санитар стал на колено и положил лешкину ногу на свое бедро, молча достал спирт, обтер ступню тампоном, а ножом разрезал кожу в нескольких местах. Брызнула прозрачная лимфа. Выдавив ее ватой, он взял бутыль с йодом и протёр ногу до щиколотки. Затем из большой черной банки зачерпнул пятерней вазелин и обильно смазал подошву. Повторив операцию с другой ногой, он набросил портянки, прикрыл ноги шинелью и встал:

— Фамилия как, сержант?

— Галерин.

— Взвод? Отделение?

— Третье отделение первого взвода.

Козырнув, лекарь схватил сумку, поправил автомат и исчез.

Уже рассвело, в кошаре все спали, как убитые. Только Чуркин не спускал глаз с парнишки. Он наклонился, прошептал, улыбаясь, в усы:

— Колеса надежно смазали. Теперича поспи, сержант! Пройдет все, не думай! Ну, поспи, поспи.

— Спасибо, Чуркин, а я испугался. Ты не говори никому.

— Да нет, пустяки, теперича пройдет, пройдет… Лешка немного успокоился, и не помнил, как уснул. Только сон ему приснился, будто мать в отчем доме укладывает его в постель и осторожно поворачивает на бок… Это Чуркин тряс его за плечо.

Галерин поспал час. Проснувшись, заглянул под шинель. Боль в ногах утихла. Солдатский гомон, стук котелков и кружек говорил о том, что принесли завтрак.

На фронте кормили два раза в сутки: утром и вечером. Те, кто давно воюют, привыкли к такому режиму питания. Кроме котла, выдавали ДП: консервы, галеты, сухарики. Сахарок к чаю всегда был. Новичкам на фронте такой порядок был не по нраву. Однако, кормили вволю. Гречневой каши с американской свиной тушенкой — котелок на душу — вполне достаточно на весь день.

Стало совсем светло. В кошаре пахло сеном и овцами. Чуркин, подавая котелок с кашей и фляжку с чаем, посоветовал сержанту:

— Не вставай пока. Я доложил старшине… Тихо, тихо! Ешь, пока горячая. А я тебе расскажу, что во дворе видел! Не умею складно, да вот, слушай: драка натуральная чуть не получилась из-за каши, значит. Хорошо, разняли вовремя…

Лешка ел с аппетитом. Каша сладила во рту и, право, было не до байки Чуркина. Но, когда он услышал слово «драка», насторожился: