Алексей Богдаев - Кинжальный огонь [Рассказы]

Тут дед заплакал, стал кулаками тереть нос, достал платок, высморкался, протер глаза и тяжко передохнул:

— Другой меня так ударил в лицо, что зуб выбил, губу разбил в кровь. Но я и ему клюкой по плечам съездил так, что он заорал… Видит, что напарник подыхает, — тягу дал, убежал в степь, скрылся где-то в овраге, ворюга… У меня кровь изо рта! Губы вздулись. Смотрю, парень затих, скончался… А тут еще корова мычит, рвется с дороги — испугалась. Я ее успокаиваю, а сам плачу, не знаю, что делать. Никого нигде нету… Боюсь, тот вернется, убьет.

Дедушка снова зашмыгал носом, вытерся платком.

— Поднял я убитого, погрузил на тележку и еду… Голова кругом идет, ничего не вижу… Страшно стало… Парень мертвый на тележке.

Алексей увидел, что дедушка сильно расстроился, решил увести его домой. Он взял деда под руку, но старик, видимо, хотел до конца рассказать о своей трагедии.

— Ничего, ничего, я справлюсь, внучек! Сейчас я. — Он помолчал, немного успокоился и продолжал:

— Не хотел я убивать парня, сгоряча ударил кленовой палкой парнишку… Пережил я много в тот злосчастный вечер, не дай Бог кому… Ну, так вот, доехал я до деревни Славкино, завернул во двор к знакомым… И тут началось! Вся деревня сбежалась… Парня убитого на солому положили… Я рассказал людям, как дело было. Меня многие знали. Кто про что судачит, шум стоит во дворе. Многие плачут: кому парня молодого жаль, а кто меня жалеет, а может, проклинает. Пришлось в деревне заночевать. Отхаживали меня. Всю ночь я глаз не сомкнул, так расстроился, думы всякие… А утром милиция приехала. Парня того увезли, протокол составили. Меня арестовать хотели… Потом велели ехать домой, никуда не выезжать… Словом, суд был. Того бандюгу, что убежал, Стрелина, поймали. Все подтвердил на суде, как было. Вину он на себя принял. Деньги, говорит, не взял: «Простите, говорит, дед не виноват. Мы деда подкарауливали, хотели у него деньги отобрать. Так получилось, деньги я не отбирал».

Перешли через мостик. Дед остановился на минутку:

— Оправдали меня! Сколько пережил я, уму непостижимо. Алеша. Бабушка, бедная, изревелась. Мы тогда жили вдвоем… Вот какие люди бывают паскудные. Раньше такого не было. У немцев все лежало открыто. Никто ни у кого не воровал. Уважительные были…

Домашние накрывали на стол. Бабушка Наталья глянула на деда Степана и сразу же поняла, в чем дело:

— Опять горюшко вспоминал! Будет тебе, старый, сердце терзать, расстраиваться. Давно прошло все! Пережили мы напасть эту, ужасть. Садитесь за стол, ужинать будем…

Алеша спал безмятежно. Мать наказала Нине не тревожить брата: пусть отоспится с дороги. Сегодня воскресенье, все отдыхают. За многие годы такое блаженство досталось ему впервые.

Проснувшись, он не спешил вставать. Очевидно, его разбудил Ниночкин смех во дворе. Звонкий голосок беспрерывно взрывался от хохота. Любопытство подстегнуло. Он надел брюки, сунул ноги в домашние шлепанцы и вышел на крыльцо. Оказывается, смеялись все, и сам он невольно расхохотался: во дворе гуляли пьяные куры. Они не могли ходить. Опираясь на крылья, курочки вставали и падали назад. Петух, что называется, «петушился», горланил, шатался, опираясь то на правое, то на левое крыло, то смешно пятился назад. Любивший бабушку за щедрость, он вдруг набросился на нее, клевал и царапал когтями фартук. Куриный пастух так раскудахтался и бил крыльями, будто на него нападали. Бабушка Наталья заохала, запричитала и поспешно ретировалась. Смеху было на весь двор.

— Совсем сдурел твой петух! В драку лезет пьяный! Наделал ты, дед, делов! — без сердца бранилась бабка.

Дедушка Степан ухмылялся, прищурив хитрые глазки: он подготовил новую сценку. В компании с курами кабанчик доедал хмельной виноградный жмых в корыте. Он свалился и взвизгнул, вскочил на передние ноги, а зад приподнять не мог, так и сидел по-собачьи. Затем направился к своему логову, но идти не мог: тяжелое брюхо мешало ему, и он волочил его по земле, смешно похрюкивая. Обжора полз на коленях, вставал, падал, визжал, но настойчиво добирался до излюбленного места у солнечной стенки сарайчика. Наконец, он дополз, хрюкнул довольно и затих. Утренние лучи грели ему спинку.

Алеша сидел на крыльце и вытирал слезы: он все еще хохотал и не мог успокоиться от необычного спектакля. Довольный представленной комедией, дед улыбался, подошел к Алеше, сел рядом, обняв внука за плечи:

— Немцы постоянно устраивали на праздниках бои охмелевших петухов. Смеху хватало на всех гостей. Колонисты умели работать, но и веселиться могли вдоволь…