Тед Дикс - Марк Болан

Год спустя, когда Марк стал суперзвездой, толпа девочек ворвалась в нашу контору с целью выкрасть подборку фотографий Болана. Одна из них случайно заметила Саймона Мартина, репортёра Циклинга, в то время удивительно похожего на Болана. Поклонницы ринулись по коридору за бедным Саймоном, и таким образом наши ценные фотографии были спасены.

Ещё до того, как стать звездой, Марк имел твёрдое мнение на этот счёт:

— Я никогда не свихнусь на столько, чтобы стать поп–эго. Бог — это прекрасно, но если я начну верить в то, что я — волосок с его головы, то меня постигнет кара, и я буду убит молнией. И что в этом хорошего? Тогда я никогда не смогу попасть в Топ-20!

Но переход от акустики к электричеству улучшил его дела.

— Я не считаю себя гитаристом, — говорил он, — но мои руки пылают, а пальцы кровоточат. Я управляю гитарой, как кораблём, и пою с закрытыми глазами. Когда я играю боп, я чувствую себя чудесно.

Тем не менее, к концу 1970 года он начал осознавать свои возможности:

— Мы должны заинтересовать этих бизнесменов, чтобы получить деньги и положение и продолжать заниматься своим делом. Я никогда не считал меркантильность необходимостью, но когда после одного проигрывания по радио Ride A White Swan только в Лондоне продаётся две тысячи пластинок, это говорит само за себя.

В 1971 году после того, как на его концертах в лондонском лицее дети начали визжать и бесноваться, его добродетели начали исчезать одна за другой. Он покончил с вегетарианством, и хотя я ни разу не видел его курящим, пить он всё–таки начал, сперва вино, но затем и бренди.

Это была классическая история. Напряжения и постоянная необходимость поддерживать имидж стали причиной того, что он сам стал убивать в себе те самые качества, которые так привлекали к нему людей. Он начал набирать, вес, чуть не потерял свою привлекательность, начал делать всё больше и больше нелепых заявлений.

Но даже если кризисный период когда–нибудь и был, даже если сам он и воспринимал происходящее слишком серьёзно, его врождённое благоразумие и желание не кануть обратно в безвестность сохранили его от полного краха.

Чтобы вернуться, он бросил пить. Его публицист Кит Алтхем за несколько дней до его смерти говорил, что его друзья очень обеспокоены тем, что Марк отказывается есть и пить, и что ему грозит истощение.

Несмотря на все разговоры о том, что Марк был мечтателем и на то, что сам я многие годы способствовал распространению этой легенды, на самом деле Марк был реалистом.

— Я всегда хотел быть звездой рок–н–ролла, — признавался он, — но даже когда я был совсем юн и приходил в ТВ-студию, уже тогда я замечал, что малиновый жакет Клифа Ричарда поношен, а его чёрная рубашка стоит 12 шиллингов и 6 пенсов.

Марк был интересным собеседником, для которого слова и идеи подчас значили больше, чем поступки. Реалист, который мог оперировать процентами и торговаться с ушлыми менеджерами, он в то же время обладал неуёмной фантазией.

Один из разговоров с Марком понравился мне больше остальных. Он говорил о своей вере в волшебство:

— Я верю, что эльфы существовали. Не как эльфы, а как сильные мудрые люди, вроде Атлантов. Конечно, люди надо мной могут смеяться, но они способны только на агрессивные эмоции, они проще. Гораздо сложнее испытывать друг к другу любовь и нежность. Я верю в волшебство жизни. Земля, это дом в котором живём все мы, но люди ставят заборы, платят серебром и говорят: «Этот кусочек мой, убирайся отсюда!» Эльфы вымерли, или ушли с Земли в Радугу. Остались только те, кто носит железные латы, и те, у кого черная кровь.

Смерть Марка заставила множество его друзей и поклонников горевать больше, чем смерть Элвиса, который был для нас далёкой безликой звездой, никогда не бывавшей в Англии. Хотя иногда люди сердились на Марка и на его крайности, единственными, кто действительно не любил его, были лишь те, кто был достаточно глуп, чтобы верить всем тем романтическим историям, которыми Марк так любил подкармливать прессу.

Вчера вечером, когда я смотрел по телевизору программу новостей Би—Би-Си, мне было страшно слышать, как Анджела Рипон говорит не об африканском дипломате или о профсоюзном боссе, а о человеке, которого мы знали. Когда она зачитывала стандартные сообщения агентства об образе жизни Марка, в её голосе чувствовалось неодобрение.

— Это не так, — услышал я свой стон, обращённый к ней.

При жизни последнее слово, как правило, всегда оставалось за Марком, и, поэтому, пожалуй, будет уместно вспомнить последние строчки из его книги стихов «Чародей любви» изданной в 1969 году: