Катерина Джеймс - Одуванчик - Воспоминания свободного духа

Ясно помню последнюю ночь моего пребывания в доме деда. Мой папа, от которого пахло как из коктейль–зала, выхватил меня из кровати и стремглав понёсся вниз по лестнице к своему красному Кадди, стоящему во дворе. Мы заперли все двери, но Диана была уже близко, сверкая лезвием кинжала. В порыве ярости она молотила им в окна, затем запрыгнув на капот, порезала крышу Кадиллака в клочья.

Следующее, что я помню, моя бабушка Джеймс, запаковав в небольшой кожаный чемодан мои вещи, отвезла меня в какой–то совершенно невероятный дом в центре Лос–Анжелеса. Огромный четырёхэтажный дом в Викторианском стиле, расположенный на полого уходящем вниз широчайшем роскошном авеню. Он соседствовал с одним из самых богатых районов — Адамс. Историческое сооружение, носящее имя Kiddy College California, оказался пансионом с традициями прошлого века, принадлежащий престарелой паре, мистеру и миссис Марч.

Миссис Марч была худая и болезненного вида, из тех женщин, которые подвязывают свои волосы белоснежными лентами. У неё было всё, кроме того, чего у неё не было и это всё поддерживалось горой пуховых подушек. На её ночном столике с мраморной столешницей выстроились рядами пузырьки, баночки, бутылочки и стопки коробочек с таблетками. Тщательно выговаривая каждое слово, она медленно произнесла, обращаясь ко мне:

— Детей должно быть видно, но не слышно.

Мне было всего четыре, но я уже тогда сразу поняла, что мы с миссис Марч никогда не сможем подружиться.

Хотя эта старая дама и была так худа, она обладала строгим визгливым не терпящим возражений голосом, который был слышен на два этажа вниз. Она всеми руководила, не вылезая из своего насеста, богато украшенной в стиле Эдуарда IV кровати, в редких случаях она проплывала как привидение через все спальни в своёй белой ночной рубашке, вселяя в нас, детей, страх. Однажды вечером, после проверки своих владений, она остановилась перед большим овальным зеркалом в нашей спальне и выдернула свой черепаховый гребень из туго затянутых волос. Её волосы оказались такими длинными, что коса, раскручиваясь как свёрнутый в бухту канат, с глухим стуком упала на ковёр. Мне стало интересно, а мои волосы могли бы стать такими же длинными. Если да, то я стану их носить в точности как миссис Марч.

Занятия проходили в отдельном здании, более похожем на небольшой театр. Там была сцена, на которой девочки учились делать реверанс, а мальчики — складывать американский флаг. И если звёздно–полосатый хоть немного коснулся бы при этом пола, его следовало тут же немедленно поцеловать или даже сжечь. Мы сидели плотными рядами за деревянными партами, и не дай бог тебе сделать резкое движение, остаток дня ты проводила, стоя в углу, прижимая к спине палку швабры. Никто из нас не избежал дурацкого колпака. Если тебя вызывали, и тебе не удавалось ответить, тебя сажали на высокий табурет посреди сцены в красном остроконечном колпаке, а другие дети начинали петь незатейливую песенку про грустного маленького помидора.

После уроков мы свободно гуляли по старинному сказочно–волшебному саду. Там был огромный пруд, заросший травой с огромными пучеглазыми жабами и благоухающими кустами аниса с целыми колониями божьих коровок. Но больше всего мне нравились большие оранжевые жучки. Я собирала их в стеклянную банку с зелёными побегами и прятала её в кустах шиповника, на следующий день количество жучков в банке моими стараниями ещё увеличивалось. Хоть и стояло жаркое лето, дети не отпускались домой на выходные (так пресекался сам шанс попроказничать), и до самого заката мы все прохлаждались в школьном дворе.

В школе помимо миссис и мистера Марча работали ещё три человека — мисс Оуэн, крупного телосложения, немного прихрамывающая дама. Помню, дышала она с трудом. Носила она телесного цвета чулки, сквозь которые видны были крупные волосы, сплошь покрывающие её ноги, они завивались и местами спутывались в большие сгустки. Её мягкие ладони всегда пахли рыбой, а на среднем пальце сверкал серебряный напёрсток. Ей нравилось прохаживаться на уроке за нашими спинами и бить по нашим невинным головкам металлической линейкой, видимо считая, что сделает нас этим более бдительными и внимательными.

Лиззи, худая как жердь негритянка. Она заботилась о чистоте в доме и с нежностью матери намывала нас раз в неделю в ванной. Сначала Лиззи намыливала меня всю душистым детским мылом, затем ополаскивала тёплой водой, держа в руке гибкий душ. Она называла воду, льющуюся на меня, «каплями дождя».