Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Отшельники Германа были тогда очень популярны, но стали центром насмешек всех серьёзных музыкантов Лондона. Если они заходили в клуб, Кита было не остановить, он подскакивал к несчастному Питеру Нуну, прыгал вокруг него, как марионетка, и пел пискляво–шепелявым голоском «Сегодня, пожалуй, я молока не буду», в то время как мы все давились от смеха, стараясь быть незамеченными. Мне никогда не удержаться было от смеха, даже если я не одобряла его шуток.

Отшельники снимали квартиру также на Айвори–Курт и Кита было не удержать от соблазна поддразнить их при каждом удобном случае. Однажды, когда они проезжали под окном Кита, он бросил им из окна пенни и монета, упав на крышу автомобиля, оставила огромную вмятину.

Мы с Китом пробовали залезать вместе в постель, но он оказался слишком сумасшедшим, чтобы стать просто любовником, с ним гораздо интересней было полетать или устроить очередной розыгрыш. Его увлечение безмозглыми птице–грудыми куколками освободило нас от любовных попыток и оставило нам дружбу и совместное времяпрепровождение. Я испытала на себе, что секс, как таковой, очень напрягает дружбу. Меня не устраивали такие отношения, которые бы ограничивали мои желания и стремления встречаться с кем захочу. Мне жалко было тратить время на ревность и длинные обсуждения моих поступков. Уж от чего я старалась себя обезопасить, так это от замужества и семейной жизни. Многих, кого я знала, кто погрузился в музыкальный бизнес придерживались такого же мнения — очень немногие стремились завязать прочные отношения, которые неминуемо сразу отражались на их музыке или на их карьере. Они получали некое преимущество по сравнению с нами, но нас с Энджи такое не привлекало.

Клуб Сцена ввёл меня в рок–обстановку Лондона, причём подняв меня на самую высоту. Мы с Энджи всегда были со «звёздами», как если бы были их гонораром. Мы одевались как хотели, мы ходили куда хотели, не задумываясь о последствиях или проблемах, возникающих на каждом шагу — нас все знали уже в лицо и вышибалы, и официанты. Следующие пять–шесть лет клубы, такие как Сцена, стали для нас вторым домом, местом, где мы ели, пили и общались, с нас никто не спрашивал денег, которых у нас редко хватало бы даже на выпивку, не говоря о том, чтобы заплатить за вход или еду. Нам всегда отводили лучший столик, даже если приходилось пересаживать людей, пришедших раньше. Для нас это было совершенно естественно и мы с друзьями переходили из одного места в другое. Мы с Энджи даже не представляли насколько влиятельны были музыканты, с которыми мы сошлись. Не подозревая, мы влились в самую элиту, которая на несколько следующих лет определила музыкальный стиль эпохи и поднялась на вершины богатства и всемирной славы.

Мы познакомились с Джорджи Феймом в Сцене, он пригласил нас в Whisky A Go Go на Водер–Стрит, напротив входа в Чайнатаун, он выступал там. Так мы приобрели второе логовище. Не прошло и пары месяцев, как и другие клубы стали утолять наш всё увеличивающийся аппетит до рок–музыки. Speakeasy позже всех стал для нас родной обителью. Там за столиком у дверей всегда сидел один молодой парнишка и наблюдал за звёздами, как они заходят и выходят. Мы его запомнили, потому что у него были невероятно длинные чёрные волосы. Мы часто подсмеивались над ним, потому что он был как будто гикнутый, ни с кем не разговаривал и никто о нём ничего не знал, пока не прошли годы и мы не узнали, что звали его Фредди Меркюри.

В наши ранние дни у нас не было денег на алкоголь, поэтому нам было всё равно, что Сцена не имела лицензии на продажу спиртного. Некоторые шли напротив в паб за выпивкой, мы же, как и большинство, довольствовались «пурпуровыми сердцами», модными в те дни амфетаминами. Кажется, у каждого они были в запасе, и все были счастливы поделиться с тобой. Думаю, в Сохо их можно было купить за несколько пенсов на каждой улице. Сама же я никогда не ходила туда за этим.

Анджела была хотя и младше меня, но вращалась уже здесь за год раньше меня и знала гораздо больше меня про такие штуки. Она часто подсмеивалась над моей «сентиментальностью» и нежеланием броситься со всем сердцем в неизведанное. Зовите это хоть неосмотрительностью, но без пурпуровых сердец я не могла обойтись.

Они помогали обходиться четырёхчасовым сном, расширяя наше время на танцы, слушание музыки и общение, так необходимое нашим сердцам. В основном мы слушали музыку в клубах, всех, кто играл, мы хорошо знали, теперь эта музыка рассеяна по ностальгическим сборникам, так называемым bluebeat records.