Кати Этчингем - Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

— Я больше не могу оставаться здесь! — рвала она на себе волосы.

Как только меня долго не было дома, она тут же присоединялась к каравану. Это были просто дома на колёсах, но она видела в них романтику цыганских караванов, в каких путешествовали обычно вдоль средиземноморского побережья её предки в прошлом веке. Она всегда относилась с насмешкой над ирландскими жестянщиками, продающими горожанам веточки вереска на счастье, заявляя, что они ничего общего не имеют с настоящими кочевниками, какими была её семья.

В итоге, она всё время была в движении, всё время в поиске лучшей жизни — цыганская душа снова и снова руководила её поступками. Она украшала все свои жилища одинаково, до блеска начищенная конская сбруя и кружева в каждом углу, вдоль каждой полки или края, какого только она могла найти.

Она не только не знала, где бы мог быть Джон, с того момента, как ушла, но даже не делала ни одной попытки найти и воссоединиться с ним. Возможно, мысль о ребёнке в доме снова напоминала ей, из–за чего она сбежала в первый раз. Возможно, её разочаровала дочь, но когда она вернулась, она точно также разочаровала и её. В последний раз она видела меня нежной уступчивой десятилетней девочкой, теперь же я выросла в драчливого, взвинченного, обидчивого подростка.

В школе Катлин, маленькая монастырская девочка исчезла и все меня стали называть Кейт. У меня появились две подруги, Синтия, так звали одну, другую — Плам. И Лил, и Том старались наладить родительский контроль надо мной, но это было невозможно. Их действия развили во мне стойкость, и что ещё они для меня могли худшее сделать, чем уже сделали? Я не говорю о физических наказаниях, которые не были у них в привычке, они не делали ничего, что угрожало бы моей жизни. Но ни их разочарование, ни их порицание не могли вызвать во мне чувство стыда, они не смогли привить уважение к себе. На всё, на что они были способны, это постоянно жаловаться, сколько беспокойства и какие трудности им приходится преодолевать из–за меня. Такие заявления не трогали меня. Теперь я была уверена, что если мне придётся что–то решать за себя, я это сделаю, возможно, лучше них.

Особенно негодовал Том, старающийся приобрести авторитет в моих глазах, тогда как, для меня именно он был полностью виноват, что наша семья оказалась в таком состоянии. Я стала старше, а он мне запрещал приходить домой позже 10 часов, но я приходила домой только тогда, когда чувствовала, что нагулялась. Они выходили на улицу искать меня и мы устраивали словесные бои перед окнами соседей. Теперь бы я назвала это обычными подростковыми проблемами.

У моей подруги Плам было не только много тела, у неё была ещё огромная душа, открытая, искренняя и весёлая, с таким человеком мне хотелось быть, при ней исчезало вечно гнетущее меня чувство одиночества. По дороге домой из школы она нас с Синтией так смешила, что мы хохотали до слёз. На воспитание Плам мать отдавала все свои силы, в то время как воспитанием её бесконечных братьев и сестёр занимались социальные службы. У них в семье не было ни денег, ни достатка, её мать была вечно занята, но я завидовала Плам, у неё была семья и они любили её. Я всегда завидовала тем, кто жил в семье, может быть даже в не совсем полноценной, и мечтала, чтобы хоть ненадолго, они смогли меня удочерить.

Синтия была англо–индианкой и их семья, думаю, была несколько богаче нашей. Однажды она нас поразила тем, что вытащила кошелёк из портфеля учителя, когда мы все выстроились у доски на проверку работы. На переменке она торжественно сообщила нам, что ей удалось сделать. Мы были оскорблены до глубины души. К концу уроков мне казалось, что её должна поразить молния и нас с ней за одно, как укрывателей.

Несколькими днями позже Лил получила письмо от матери Синтии с просьбой навестить её. Когда мы приехали в их уютный дом, мать Синтии рассказала нам про этот отвратительный поступок, что он совершенно не в характере её дочери, и что я и Плам плохо влияют на Синтию, и что мы сводим на нет все её усилия по воспитанию дочери, и что она знает всё про моё прошлое. Лил с жаром бросилась меня защищать, возможно полагая, что такое обвинение отразится на её репутации как матери, а оправдания к хорошему не приведут.

Выбывание Синтии из игры, означало для нас с Плам, что теперь мы одни тайком составляли план побега, чтобы вдвоём отправиться на поиски приключений. Мне нравилось ощущение, что моя жизнь принадлежит мне одной, что я сама могу решать, чем занять себя и никто меня в этом не в силах остановить. Себе я казалась уже взрослой и мне незачем ждать окончания школы. Раздражало то, что мир взрослых всё ещё не видел во мне ровню.