Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

Другой сосед Хендриксов рассказал мне о сыновьях Эла:

— Леон тогда едва выучился ходить и мы с женой часто видели, как по вечерам, оставшись одни, дети играли при свете одной единственной лампочки. Мы тогда оставляли тарелку горячего и бутылку молока для них на крыльце. Не помню, чтобы хоть раз Джимми попросил покормить их, но уж точно, никогда не отказывался от нашей еды. Он говорил спасибо раза три–четыре подряд, он был очень застенчив. Из окна мы видели, как Джимми, посадив Леона к себе на колени, кормит его. Слёзы наворачиваются, вспоминая эту картину. Однажды я научил Джимми играть в бейсбол и подарил ему свою старую перчатку, видели бы вы, сколько радости было на его лице! В конечном счёте, они переехали на несколько кварталов от нас и до нас доходили слухи, что Эл кормит их кормом для лошадей. После того как Эл официально отдал Леона в чужую семью "на воспитание", некоторые из наших соседей брали иногда Джимми к себе на несколько дней, но Элу это страшно не нравилось. Казалось, что он не хотел, чтобы Джимми был дружен с соседями.

Его сын рассказал мне:

— Когда Эл выходил из себя или сильно напивался, он часто избивал меня или бил ремнём. Жестоко. Но я старался уберечь от отца Леона.

Одно время Джимми жил у брата Эла, Франка и его жены, Пёрл, у которых было двое своих детей, Диана и Боб.

— Постоянное питание, — такими словами описал мне это время Джими. — Диана была ещё совсем маленькой, но была большой умницей, и мы с ней здорово веселились.

Думаю именно тогда, в детстве, закалился его дух, вырываемый из моментов счастья и опускаемый рукой капризной Судьбы в состояние глубокой грусти и молчания. Но как бы там ни было, ни причуды матери, ни неуравновешенный вспыльчивый характер отца, ни постоянная бедность, ни, наконец, отсутствие своего дома не сделало Хендрикса "обыкновенным". С возрастом в нём всё более крепло убеждение, что большинство его педагогов, многие из его товарищей по играм и их родители считали его "особенным", что он не станет одним из тех, которых он сам много позже назвал "погрязших в грязном быту".

Джимми с Леоном жили и у Грейс Хэтчер, дочери сестры Эла, Пэт. У Хэтчеров были и свои дети. И хотя денег в их семье было от этого не больше, "они были очень добры к нам", — вспоминал Джими.

— Взрослые не представляли своей жизни, если бы в наших животах не было достаточно еды, — с улыбкой добавил он.

Среди таких "взрослых" также были и друзья Эла — Эрнестина и Билл Бенсоны.

— Эрни, — так Джимми нежно называл её, — очень полюбила нас с братом. Знаешь, очень привязалась к нам. Так получалось, что наш отец как какую–нибудь вещь оставлял нас "на хранение" разным людям, когда шёл на поиски приключений, выпивки и женщин. Ему патологически необходимо было чьё–то внимание.

Джеймс Вилльямс и Терри Джонсон — самые близкие с детства друзья Джими.

— Я никогда не жаловался им на родителей и ничего про них им не рассказывал, — сказал он мне.

Вместе они бродили по любимым местам, исследовали заросшие парки Сиэтла, сбегали с холма до самой кромки океана. С воодушевлением обсуждали бейсбол и футбол — игры, в которые сам Джимми очень любил играть.

— Мы смеялись до боли в животе. Мы были закадычными друзьями, и они во многом мне помогли, — сказал он, и мне было неожиданно узнать, что они иногда даже помогали ему чем–нибудь из одежды.

Как старший брат, Джими всячески оберегал и защищал Леона, всегда, когда они были вместе. Однажды в воскресенье он как мог респектабельней одел Леона и оделся сам из их небогатого выбора одежды и повёл его на воскресную службу в баптистскую церковь миссии "Добрая воля". Зина Джордан, работающая в этой церкви с 1947 года, не помнит, чтобы они ходили в церковь прежде, но много позднее она с улыбкой вспоминает:

— Думаю, раньше я не обращала внимания на этих мальчиков. Джимми мне понравился потом, когда он пошёл в среднюю школу. Недавно я разговорилась с одним из старейших членов нашей общины, и он рассказал мне: "Да, они жили в нескольких домах от церкви и мальчики постоянно туда ходили, хотя они и не посещали ни воскресную школу, и ни пели в хоре, они просто тихо сидели на хорах". Здание наше строилось как синагога, поэтому в ней и были устроены хоры.

Самое раннее воспоминание о старшем брате — это когда Леону было два года:

— Когда я был ещё совсем мал, я думал, что Бастер — мой отец. Он был моим защитником, он заботился обо мне. Но я любил и Эла. Всё же я знал его с самого рождения, и именно он нёс меня из родильного дома. Мне говорили, что он впервые увидел моего брата, когда ему было уже три года. У них сложились совсем другие взаимоотношения. Мне кажется, я был счастливым ребёнком, но когда я рассматриваю свои детские фотографии, я думаю, уж очень изношенный у меня был вид! На нас всегда не хватало одежды. Но Бастер обязательно находил способ накормить меня и одеть, и соседи помогали, и тётя Долорес тоже. Так может быть, и получилось, что я никогда не испытал чувство страха, хотя брат мне и рассказывал всякие страшные истории на ночь. Он заботился обо мне, он защищал меня.