Александр Карцев - Неизвестная война. Записки военного разведчика

Тем временем подошли две его БМП-2 (боевые машины пехоты) [1] Третью машину разведвзвода БРМ-1 (боевую разведывательную машину) он старался не подставлять лишний раз под духовские обстрелы. Слишком много в ней было электроники (в том числе переносная станция наземной разведки ПСНР-5, на некоторых машинах вместо нее могла быть станция ближней разведки СБР-3). И слишком много проблем со списанием ее в случае подрыва или уничтожения. А потому на засады и в рейды, если это было возможно, он старался БРМ не брать. И даже на командном пункте батальона (десятая сторожевая застава, что располагалась в районе кишлака Чауни) БРМ обычно стояла в окопе. К тому же по сравнению с двумя БМП-2, что были в его разведвзводе, она заметно уступала им в огневой мощи. . Они с ходу открыли огонь по душманам. Возможно, не слишком прицельный. Но братьев-моджахедов он остановил. На некоторое время. Этого времени разведчикам хватило, чтобы запрыгнуть на БМП. Они подобрали летчика. И уже через полчаса были у своих. Летчик был легко ранен, и они сразу же завезли его в баграмский медсанбат. В спешке даже не спросив, как его зовут.

Засада была провалена. Вернувшись в батальон, он доложил об этом комбату. И о сбитом летчике, которого они подобрали. Комбат ничего не сказал в ответ. Но в глазах у него был немой укор. Захваченный караван — это захваченное оружие. Захваченное оружие — это орден комбату. И может быть, парочка медалей разведчикам. А спасенный летчик — это всего лишь спасенный летчик!

Но на следующий день из Баграма (с аэродрома) приехали друзья сбитого «летуна». Узнав, где размещается разведвзвод, они принесли в расположение разведчиков коробки с фруктами. Какие-то подарки. А когда он пришел из штаба батальона, долго обнимали его и хлопали по плечу. Эти шумные и веселые ребята сказали, что их друг идет на поправку. И скоро снова будет летать. В их словах было столько неподдельной радости, что он очень удивился, заметив в глазах некоторых из них слезинки.

Это было очень странно! Ведь взрослые мужики уже! Двадцать два — двадцать три года каждому! Хотя и у него самого вдруг защипало в глазах. Видно, соринка попала. Ведь плакать-то было не с чего. Да и не плачут мужчины. Тем более от радости! По крайней мере так говорят…

— О чем ты постоянно думаешь?

Голос девушки вернул его из прошлого.

— А? Что ты спросила?

— Я спросила, плакал ли ты когда-нибудь. Или нет?

В ответ он пожал плечами.

— Наверное, плакал. Когда-то давным-давно. В детстве. Не помню.

После возвращения из Афганистана я был направлен в служебную командировку в Польшу — в Высшую офицерскую школу механизированных войск имени Тадеуша Костюшко. Как говорится, для обмена боевым опытом.

У меня был подготовленный еще в Союзе план проведения занятий по разведподготовке. Но одно из занятий я провел не по плану. Я начал его с рассказа о своей учебе в военном училище и о нашем преподавателе высшей математики Балашове Василии Прокофьевиче. Он в годы Великой Отечественной войны командовал полковой разведротой. После войны окончил педагогический институт. И всю свою жизнь посвятил обучению курсантов Московского Высшего общевойскового командного училища имени Верховного Совета РСФСР.

На втором курсе меня перевели в спортивный взвод. Весь четвертый семестр мы были освобождены от учебных занятий и усиленно готовились к Первенству Московского военного округа по многоборью взводов.

Весь этот семестр по вечерам, в свое личное время, Василий Прокофьевич приходил к нам в казарму и занимался с нами высшей математикой. Мы пытались сопротивляться, ссылаясь на то, что нам нужно тренироваться. На что Василий Прокофьевич веско возражал, что после выпуска из училища мы станем офицерами, командирами подразделений, а не спортсменами. А чтобы стать хорошими командирами, нам нужно еще многому научиться и многое узнать.

— И разве современный командир может обойтись без знаний высшей математики? — спрашивал он нас.

Что ему ответить, мы не знали. Мы же были всего лишь курсантами, а не офицерами. Он отвечал за нас сам.

— Нет. Не может!

Впервые о его словах я задумался довольно скоро. Уже через год после выпуска из училища — в сентябре 1986 года. Я тогда лежал в баграмском инфекционном госпитале с тифом. После того как к нам в отделение привезли моего ротного с гепатитом, офицеров в нашей роте, которые могли бы командовать восьмой сторожевой заставой, не осталось. По просьбе ротного мне пришлось сбежать с госпиталя к себе на Тотахан (отм. 1641 м).