Юрий Грымов - Мужские откровения

Потом я как-то «зацепился» за Петра Наумовича Фоменко, и дальше общался почти все время с ним одним. И именно с этого странного вечера начались наши с ним отношения, о которых, возможно, стоило бы рассказать подробнее, но сейчас разговор не об этом. Скажу одно: Фоменко был единственным режиссером, которому я показывал свои новые фильмы и чьим мнением о них я интересовался. Так бывает: ты можешь быть знаком почти со всеми режиссерами, но спросить совета или услышать откровенную оценку, которой ты бы доверял, как-то особо не у кого. Фоменко был счастливым исключением из этого правила.

В общем, атмосфера за столом была весьма необычная. Во время очередного тоста вдруг раздается звонок в дверь. Людмила Васильевна удивленно приподнимает бровь:

– Кто это еще? Я больше никого не жду.

Как оказалось, незваным гостем оказался Один Известный Художник. Перед ним на полу стояло что-то большое, завернутое в бумагу.

– Дорогая Людмила Васильевна, с днем рождения вас! – Один Известный Художник протиснулся со своим свертком в прихожую. – Позвольте преподнести вам подарок: ваш портрет.

Именинница обернулась.

– Кто его пригласил?.. – она обвела взглядом всех присутствующих, скользнув в том числе и по фигуре бедного тренера по фитнесу, который, казалось, пытался слиться с интерьером до полного растворения.

Замотав головами, мы единодушно промычали что-то вроде: «Ей-богу, мы тут ни при чем, Художника никто из нас не приглашал». Тренер просто исчез. Живописцу пришлось тут же раскланяться. Максакова закрыла за ним дверь и, пожав плечами, вернулась к столу. Портрет остался стоять, прислоненный к стене в прихожей.

Так или иначе, вечер продолжился. Оказалось, даже шесть человек, собранные в одном месте по одному поводу, запросто могут разделиться на группы. Хотя – чему тут удивляться: все мы были абсолютно разными, с разными взглядами на творчество, разными биографиями и опытом. И у всех был разный характер. Вот в чем невозможно было отказать никому из присутствовавших: все это были люди с характером. Спина у меня от волнения, конечно, не потела, но я совершенно явно ощущал, что ко мне присматриваются.

Противовесом всему этому напряжению стало бесконечно трогательное обаяние Петра Наумовича Фоменко, его чувство юмора. С чувством юмора, кстати, – та же история, что и с характером: оно или есть, или его нет. У него – было. Петр Наумович что-то такое простое говорил, очень по-домашнему шевеля своими усами, и всем становилось легче. Мне вообще показалось, что из всей нашей странной, непростой компании он единственный был спокоен и раскрепощен. Неудивительно, что именно с Петром Наумовичем мы составили собственную «фракцию», говорили о чем-то своем.

Когда настало время расходиться, Максакова отвела меня в сторонку.

– Юра, я говорила о тебе с Петром Наумовичем.

В ее устах это звучало примерно как: «Юрий, вы готовы выслушать определение Высшего суда?» Внутренне я собрался, хотя, даже немного зная к тому времени Людмилу Васильевну, понимал: собирайся, не собирайся с духом – она все равно скажет, все равно огласит этот «приговор».

– Он мне сказал: «Я понял, почему ты полюбила Грымова».

Я не стал спрашивать – почему. Зачем – если чувствуешь, что человек понимает тебя, а ты – его.

…А подаренный портрет – зная характер Люды Максаковой – уверен, до сих пор стоит где-нибудь в коридоре не распакованный.

В ноябре 2018-го исполнилось бы 90 лет замечательному артисту Алексею Баталову. Когда профессия свела меня с Баталовым, меня окутало полнейшее ощущение уюта, покоя и родства. Так бывает: вы живете обычной жизнью – работаете, отдыхаете, смотрите телевизор, видите там известных актеров, деятелей искусства. Их много, но по непонятной самим вам причине к кому-то из них вы прикипаете, как к родному человеку. Глядя на его работы в кино и театре, вы не думаете про профессию – про то, как он сыграл свою новую роль. Этот человек просто становится для вас близким, предельно понятным, своим. И вы, не зная его лично, совершенно спокойно можете сказать: он – хороший человек.

Вот так я воспринимал Алексея Баталова еще до нашего с ним знакомства. А познакомившись, не переставал удивляться этому ощущению.

И это было связано не только с его «фирменным» голосом. К этому голосу можно было добавить осанку, мягкий взгляд и многое другое. Но, кроме этого, при встрече я почувствовал в нем такую живую энергетику, что это знакомство произвело на меня огромное, какое-то сейсмическое, глубинное впечатление. Потому что – и это самое важное! – масштаб Баталова не мешал ему искренне, неподдельно интересоваться любым новым человеком, с кем он знакомился. В том числе и мной. А кем был я – рядом с ним? Типичным Васей Пупкиным. Ну да: режиссером, снявшим несколько картин, за которые не стыдно. Да: человеком, в какой-то степени почувствовавшим, что такое популярность. Но что такое – вся наша нынешняя популярность по сравнению с тем, что такое был Баталов для советского кино и для советского зрителя? Я рос на фильмах, которые навсегда останутся непревзойденными вершинами нашего кино, – «Летят журавли», «Дорогой мой человек», «Бег», и которые навсегда связаны с именем Алексея Баталова. И вдруг этот человек проявляет ко мне настоящий, живой интерес!