Михаил Беломлинский - Мне повезло - я всю жизнь рисую!

…Долго ехали в теплушке в Красноярск.

Помню ужас, когда мама побежала на станции за кипятком, а поезд тронулся.

Но она успела прыгнуть в последний вагон.

До конца войны мы жили в Красноярске. Там я пошел в школу и ходил в рисовальный кружок, и получил даже две премии на городском конкурсе самодеятельности — одну за рисунок «В атаку», а вторую за декломацию «с выражением» огромной поэмы Михалкова: «Рано утром на рассвете, когда мирно спали дети, Гитлер дал войскам приказ…» и т. д.

Отношения с родителями в детстве были бесконфликтные, огорчал я их только тем, что плохо ел, но на детских фото, в матроске, истощенным не выгляжу.

Еще помню жуткие пионерлагеря, где старшие били младших, особенно «эвакуированных». Меня от издевательство спасало рисование, смешных карикатур на воспитателей и порнографической похабщины, высоко ценимой публикой.

…………………………….

С возрастом мечты менялись. Одно время, после войны я безумно хотел иметь мичманку. Муж одной из моих многочисленных двоюродных сестер служил во флоте, и обещал привезти мне мичманку, но так и не привез, что было к лучшему, всё равно её сорвали бы с меня хулиганы. Лучше не иметь, чем терять.

В Среднюю Художественную школу повела меня мамина сестра, узнав, что там платят стипендию и дают продовольственные продуктовые карточки.

О том, что у папы есть в Америке братья — я узнал после 46 г., когда мы получили две посылки из Америки, с одеялами, какими-то цветными простынями и с клетчатым пиджаком без подкладки и с цветастым пляжным халатом.

……………………………..

Я эти классические оперетты видал в эвакуации, в Красноярске. Мы жили в одной квартире с артистом из Днепропетровского театра оперетты, и дядя «Дуся», Давид, брал меня на спектакли, там была группа лилипутов, причём прима, «Сильва» и «Марица» была самая высокая, и в баню он меня водил, раз в месяц им разрешалось ходить в баню. Был мужской день!

Потом они уехали, и с моим мытьем возникли проблемы; я ходил с мамой, тётей и сестрами, но в какой-то момент тётки в предбаннике устроили скандал, я очень пялился на голых баб, и у меня торчал хуй, и, наконец, мама разрешила мне поехать в какую-то баню, на краю города, «около тюрьмы». Надо написать отдельный рассказ!

Маминого отца не помню, он был крестьянином, собирал и чистил лён.

А родители отца занимались какой-то торговлей. Как-то мне, уже взрослому, отец сообщил, что его в юности «вычистили» из какого-то молодежного союза за «нетрудовое происхождение», а еще шепотом сообщил, что Котовский не погиб в борьбе с врагами, а был убит из ревности своим адъютантом,

………………………..

Сильное впечатление было от фильмов «Маугли» и «Багдадский вор», «Никулин — русский матрос», от одного киножурнала (его часто крутили перед фильмом).

Там показывали конец к/ф «Чапаев», но Чапаев переплывал реку, вскакивал на коня и они с Петькой и Анкой, громили фрицев под восторженный рев зала).

И еще одно сильное впечатление: Картина Репина «Иван Грозный убивает своего сына», жуткую копию которой я увидел в коридоре школы. Учились мы по довоенным букварям, где почти все портреты в конце учебника были замазаны чернилами. Мы знали, что это «враги народа». В нашем классе учились Каменев, Зиновьев и Егоров, учительница посадила их за одну парту (мы сидели по трое) и мы дразнили, в шутку называли их «врагами народа», а мы в перемену лупили их.

……………….

Жил я на улице Халтурина. Степан Халтурин был столяр — он работал в Зимнем дворце, и устроил покушение на царя Алексанра III-го. Он натаскал в свою столярную мастерскую взрывчатку. В какой-то момент она взорвалась. Его столярная мастерская находилась под столовой, где обедал царь, но между этими комнатами находилось помещение, где жили солдаты дворцовой стражи. Они все взорвались, погибли, но царь остался жив. Он опоздал к обеду…

Вчера Володя Друк, которому я жаловался на дефекты с памятью, сказал мне, чтоб я каждый день писал по 3—4 странички текста. Я и сам собирался что-то писать, ну а что, оказывается, вроде, помогает притормозить процесс потери памяти.

Одним словом, попробуем; и хоть мне мучительно лень, что-либо писать, буду, раз такое дело. Ну, и зафиксирую события.

Начну со вчерашнего дня. Ноябрь 18, 2010 года.

Что я делал, встав? Ничего, вроде.

Валялся, читал какую-то херню, звонил Вовка, выяснил всё насчет медстраховки.

Потом я долго мерил всякие рубашки и свитера, потом оделся и поехал в «Самовар», слушать стихи из книги «Такое кино» поэта, кажется, Эфраимсона. Стихи, как стихи.