У меня вышли две книжки с шаржами. Ещё я делаю книжки для американского издательства «Play Books» («Рики-Тики-Тави» Р. Киплинга, «Три медведя» и т.д.) Сейчас делаю рисунки для Питерского издательства «Азбука» — к книгам замечательного американского писателя Лемони Сникета…
Иллюстрации к сказке Лемони Сникета «33 несчастья»
Иллюстрации к сказке Лемони Сникета «33 несчастья»
Автопортрет в юности
Я родился в 1934 году в Ленинграде. Отец мой, столяр-краснодеревщик, приехал в Питер из местечка Покатилово, под Уманью, на Украине. Там находился штаб легендарного Котовского. Отец рассказал мне, уже взрослому, по секрету, что Котовский не погиб в борьбе с врагами, а его застрелил из ревности адъютант. Сейчас это общеизвестно.
Мама — из местечка Дрисса, в Белоруссии. Мы ездили туда однажды летом, до войны. На противоположной стороне реки была видна другая страна — Польша. Помню местный парад: по главной улице ехали на конях красноармейцы в шлемах, двое впереди были одеты и загримированы под Ворошилова и Буденного, с огромными черными усами.
Самуил Беломлинский, Михаил Беломлинский, Софья Беломлинская и Владимир Беломлинский — младший брат
Мама работала на книжном складе. Однажды туда привезли комплект портретов вождей и разные сатирические плакаты: толстые капиталисты в цилиндрах шли к пропасти под надписью: «Шагают к гибели своей…»
В накладной было написано все подряд:
1. Тов. Сталин
2. Тов. Калинин
3. Тов. Ворошилов
и т. д.
12. «Шагают к гибели своей»
Заведующего сразу арестовали.
Мама покупала на базе красивые детские книжки. Особенно я любил рассматривать рисунки Доре в толстой книжке с коленкоровым переплетом «Сказки братьев Гримм». Рисовал я все время, сколько себя помню. Очень любил рисовать мелом на панели. Восхищенные моим искусством дворники не ругались, не гоняли меня.
После финской войны отец ненадолго вернулся домой, но вскоре его послали на Карельский перешеек строить какие-то военные укрепления, и там его застала новая война. В начале 42 года он был тяжело ранен в голову, чудом остался жив и работал на военном заводе в Свердловске.
Нас с мамой и годовалым братом Володей эвакуировали в Красноярск, где я пошел в школу. Учились мы по довоенным букварям, где почти все портреты были замазаны чернилами. Мы знали, что это «враги народа». В нашем классе учились мальчики с фамилиями Каменев, Блюхер и Егоров. Учительница посадила их на одну парту (мы сидели по трое), в шутку называя «враги народа», а мы после уроков их били.
На городском конкурсе самодеятельности я получил премию, даже две. Одну — за рисунок «В атаку», а вторую — за мелодекламацию. Я с выражением читал длинную поэму Михалкова: «Рано утром, на рассвете, когда мирно спали дети, Гитлер дал войскам приказ…» и т. д.
У меня сохранилась эта почетная грамота, где впервые была напечатана моя фамилия, но с опечаткой: Михаил Беломницкий. Потом я привык к этим опечаткам: Белоблинский, Беломинский, Белоглинский.
Там же я впервые поехал в пионерлагерь, довольно жуткий. Старшие ребята все время били младших, особенно «эвакуированных».
Меня от издевательств спасало рисование. Я рисовал смешные комиксы, карикатуры на воспитателей и похабные картинки, особенно ценимые этой шпаной, некоторые даже отдавали мне свой компот. Так я впервые стал зарабатывать своим искусством.
В 45 году мы вернулись в Ленинград, в нашу комнату на втором этаже, чудом сохранившуюся в разбомбленном доме на улице Халтурина (раньше и сейчас — Миллионная). Соседняя комната не имела стены и оттуда открывался потрясающий вид на Неву. После парада и демонстрации все возвращались с Дворцовой площади по нашей улице. Многочисленные родственники шли к нам, в «квартиру». Устраивалось застолье. Пили за победу, поминали погибших на войне и в блокаду. Потом все брали стулья и шли, как в театр, в соседнюю комнату смотреть салют. Под нами были развалины, торчали металлические конструкции, висели, как клавиатура, искореженные лестничные марши. За забором видна была Дворцовая набережная, забитая народом Нева с празднично украшенными кораблями и Петропавловская крепость, откуда производился салют. Зрелище было фантастическое, какой-то сюрреалистический театр. К зиме мы с отцом заложили стенку кирпичами и прожили в этой висящей квартире еще несколько лет. Отец работал в столярных мастерских, сначала в Эрмитаже, потом в Русском музее. Когда Ленинград посетил Шарль де Голль, его поселили во дворце на Елагином острове, и отец надставлял антикварную кровать, в которой спал необычайно высокий французский президент.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу