Алексей Эйснер - Двенадцатая интернациональная

Кроме этого, глубоко меня тогда поразившего кулуарного анекдота Савич несколько позднее сообщил мне о Кулике и кое-что в ином жанре, тоже, впрочем, не попавшее в печать. Знакомый военный корреспондент, возвратившийся с финского фронта, рассказал коллеге с испанского, как во время дорого нам стоившего прорыва линии Маннергейма начальник Главного артиллерийского управления Г. И. Кулик самолично вывел на открытые позиции для стрельбы прямой наводкой дивизион тяжелых орудий и командовал им под огнем финских пулеметов и скорострельных пушек, пока не раздолбал до фундамента находившиеся перед ним железобетонные сооружения. Что ж. Мне этот штрих напомнил, что Купер-Кулик происходил из кадровых фейерверкеров российской армии, о чем я (и на сей раз без ошибки) догадался в Аранхуэсе. А вот как бывший фейерверкер справлялся с возложенным на его могучие плечи бременем ответственности за подготовку советской артиллерии к решающей схватке с фашизмом и вел себя в начале ее, будучи представителем Ставки, на эти вопросы можно найти однозначный ответ в многочисленных горьких сетованиях на страницах мемуаров виднейших наших военачальников, в частности, маршала артиллерии Н. Н. Воронова и генерала армии П. И. Батова.

Чудодейственное вознесение завершилось, как известно, столь же впечатляющим падением. Маршал Кулик выбрался из окружения под Ельней, переодетый в крестьянское платье, чуть ли не в лаптях, был разжалован и довоевывал на более соответствующих его кругозору средних командных должностях. По окончании войны генерал-майор Г. И. Кулик вышел на пенсию, но в 1947 году был вдруг арестован и погиб. Остается лишь строить догадки, почему «старый друг» столь жестоко расправился с опальным визирем, уж не потому ли, что тот был одним из последних оставшихся в живых участников обороны Царицына и мог невзначай поделиться с кем-либо подробностями ее, не вполне совпадающими с изображенными в «Хлебе»? Или же «верховный» решил просто-напросто стереть с лица земли собственную ошибку в подборе руководящих военных кадров?

В дополнение к фрагментарному по понятным причинам испанскому портрету Купера, а заодно для разъяснения, какой казус подразумевал Лукач, вскользь упомянув о перемещении Купера с поста мадридского советника в Аранхуэсе, к генералу Посасу, уместно привести здесь то, чем недавно поделилась со мной Лина, некогда переводчица Хаджи, а последние тридцать лет его жена и мать двух его дочерей. От нее, теперь уже вдовы, я узнал, что в период отступления от Талаверы ее приставили к старшему советнику Куперу, пребывавшему тогда в Мадриде. Ранее никогда не выезжавший за границу и плохо представлявший себе обстановку в Испании генерал Купер как-то, при выходе из одного артиллерийского штаба, не остерегся и позволил поймать себя в фотообъектив неизвестному испанскому офицеру. Тот, и помимо фотографий собрав кучу ценных сведений, перешел к Франко, а через несколько дней пролетевший над Мадридом трехмоторный «юнкерс» (это происходило еще до первых бомбежек) сбросил на улицы тысячи листовок, на которых красовался в неизменном кожаном пальто и серой кепке не слишком-то фотогеничный Купер, а рядом похожая на хорошенькую негритянку Лина; под клише стояла подпись, в переводе означавшая: «Вот кто руководит красными в Мадриде — русский генерал и комиссарша из Аргентины». После такого, свалившегося с неба реприманда, учитывая возможность пренеприятных отголосков в Комитете по невмешательству, только и оставалось, что отодвинуть Купера в аранхуэсскую тень, московская же аргентинка Лина (и ко всему дочь члена ЦК Аргентинской компартии) на некоторый период подверглась профилактическому карантину, то есть сделалась «штатской» переводчицей Романа Кармена, в каковой роли и увековечена в «Испанском дневнике».

Сейчас трудно установить, приложил ли руку к страшному концу Горева публично им оскорбленный Купер-Кулик. В свое время такие слухи циркулировали. Однако Горев и без того был обречен — с него вполне хватало лондонского сотрудничества с комкором Путной, одним из «однодельцев» маршала М. Н. Тухачевского. Но способствовал ли Кулик предрешенной и без его содействия гибели Горева или нет, а ровно через десять лет ему самому пришлось последовать за этим талантливым молодым военачальником, чью деятельность в Испании я надеюсь в будущем осветить подробнее.

25 декабря выдалось пасмурным, но не дождливым. По случаю главного католического праздника в Мадриде ждали всяческих подвохов со стороны франкистов, а потому в бригаде, продолжавшей числиться в резерве, была объявлена боевая готовность. Около одиннадцати Лукач решил съездить в Эль-Пардо, чтобы взглянуть, как этот приказ соблюдается. По пути комбриг, со слов Реглера, рассказал, что генеральный секретарь Испанской компартии Хосе Диас в связи с рождеством Христовым обратился к верующим милисиано, встречающим его в опоясывающих предместья Мадрида окопах, с прочувствованным поздравлением.