Валерий Сергеев: Владимир–иконописец

Мне, действительно, довелось тогда принять участие в поисках этой выдающейся иконы, организовав однодневную экспедицию в места, где она была создана. Несмотря на давность события, отчётливо встаёт в памяти то хмурое утро в конце зимы, когда встретился у Киевского вокзала с двумя другими участницами этой поездки и моими добрыми друзьями. Уже сидя в электричке, с любопытством плебея внимал добродушной перебранке двух старых русских аристократок. “Ты, Тоня, совсем дура!” — говорила княгиня Трубецая графине Комаровской, а та, явно привыкшая к такому определению со стороны своей близкой подруги, примирительно отвечала: “А ты, Ксана, зануда”. Предметом ссоры был я...

Антонина Владимировна, несколько лет не соглашавшаяся на данную экспедицию, не веря в её успех, и теперь упрямо ворчала, что зря едем, что ничего не найдём, поскольку со времени создания иконы прошло пятьдесят лет, на что Ксения Петровна резонно возражала: “Валерий Николаевич находит в своих музейных экспедициях произведения, написанные и пятьсот лет тому назад”...

Сойдя на станции Переделкино, мы пешком отравились в ту самую большую деревню Рассказовку, тогда ещё не снесённую с лица земли стремительно надвигавшейся городской застройкой. Здесь в 1930 году в последний раз видели разыскиваемую нами икону. В поисках её мы заходили в каждую избу и рассказывали о цели нашего приезда. На кухне одного деревенского жилища видели небольшой прекрасный портрет молодой крестьянки работы Комаровского, написанный в манере Ренуара. Это было изображение бабушки нынешней хозяйки, которая знала, что портрет создан лет пятьдесят тому назад “из-малковским барином”, и наотрез отказалась продать памятную для неё вещь.

Зимний день уже клонился к закату, когда мы, наконец, попали в дом, в чулане которого обрели искомое. Икона была в прекрасной сохранности, но часть лика Божией Матери оказалась залитой чернилами — след её использования в местном сельсовете в качестве письменного стола. Хозяин избы, молодой человек, к моему удивлению, придерживался издревле живущего в нашем народе убеждения, что иконы продавать грешно, долго отказывался от той скромной суммы, которую мы могли ему предложить, и взял деньги только на том условии, мы платим не за саму икону, но лишь за её хранение.

Замерзшие, голодные и счастливые, мы уже в сумерках поймали такси и довезли большую, размером примерно 120 сантиметров в высоту и 80 в ширину, написанную на массивной доске и очень тяжёлую икону до квартиры Антонины Владимировны в Мерзляковском переулке. Сначала икона реставрировалась в Музее имени Андрея Рублева Анной Степановной Веселовской и, после передачи святыни в Данилов монастырь в 1990-е годы, — священником-иконописцем о. Вячеславом Савиных.

В первой половине 1920-х годов Владимир Алексеевич Комаровский был духовным сыном почитаемого в Москве старца — отца Алексея Мечёва (впоследствии прославленного Церковью как святой праведный Алексий Московский), а после его смерти (1923) — священномученика о. Сергия Мечёва, расстрелянного в 1940 году.

В 1921 году Комаровский был впервые арестован и провёл три месяца в Бутырской тюрьме. Вся его вина заключалась в том, что у него в Измалко-ве гостили несколько друзей и родственников. “Монархический заговор!” — определили бдительные чекисты, но совершено далёкий от политики Владимир Алексеевич был освобождён по ходатайству в ВЧК крестьян села Измал-кова и окрестных деревень. Сохранился этот трогательно-наивный документ, возымевший, однако, своё действие — свидетельство заботы этих простых людей о судьбе их бывшего барина: “Мы, граждане вышеуказанных деревень, общим приговором порешили ходатайствовать пред Чрезвычайной Комиссией о разрешении выпустить под общую нашу круговую поруку заарестованна-го в настоящее время гражданина В. А. Комаровского, состоящего учителем при нашей сельской Самаринской школе; в нём ощущается крайняя необходимость по его должности как учителя”. Местные крестьяне вообще любили Владимира Алексеевича за доброту и доступность и в те голодные годы тайком помогали ему, по ночам привозя продукты, плоды своих трудов, и оставляя дары у дверей измалковского дома, о чём тронутый их заботой художник вспоминал всегда с благодарностью и гордился хорошим отношением к нему людей из народа.

В 1923 году, изгнанный вместе с семьёй из измалковского дома, он переехал на жительство в Сергиев Посад и, живя в доме Олсуфьевых на Валовой улице, работал художником в Комиссии по защите памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, затем — в Сергиевском музее. Участвовал в выставках местного творческого объединения “Клич”. К этому времени относится его знакомство с о. Павлом Флоренским (1882-1937), который тесно общался с Владимиром Алексеевичем и высоко ценил его личность и творчество. В 1925 году о. Павел писал о светской живописи Комаровского в письме к одному из основателей творческой группы “Маковец” художнику Н. М. Чернышёву: “Он идёт от французов и от русской иконы. Но в противоположность стилизаторам (Стеллецкому и прочим), он живёт не красками, а реальностью... Это большой художник, с каждым месяцем делающий шаг вперёд. Он ищет конкретного выражения в живописи самого сердца реальности и достиг успехов, которым трудно поверить, не видя его работ”.