Николай Гринкевич - Строки, имена, судьбы...

Всю свою "пушкиниану", духовная ценность которой поистине наподдается никаким исчислениям, Сергей Лифаръ намеревался безвозмездно передать родине, а конкретнее — Московскому музею личных коллекций. Непростительно затянувшееся на долгие годы открытие этого музея стало притчей во языцех. А тем временем в декабре 1986 года, в Лозанне, после тяжелых болезней Лифарь скончался. Скончался, так и не осуществив своей мечты.

Так вот, рисунок Жана Кокто — это эскиз обложки пригласительного билета на выставку Сергея Лифаря в зале Плейель. Он выполнен в типичной для художника манере легких, пластически выразительных линий.

По своему настроению рисунок Кокто трагичен. И в этом его необычность. Все кончено. Пушкина нет.

Анонс о выходе из печати книги С. Лифаря "Моя зарубежная пушкиниана"

Уже набрано и печатается в траурной окантовке печальное извещение: "Наталья Николаевна Пушкина, с душевным прискорбием извещая об кончине супруга ея, Двора Е. И. В. Камер-Юнкера Александра Сергеевича Пушкина, последовавшей в 29-й день сего Января, покорнейше просит пожаловать к отпеванию тела его в Исакиевский Собор, состоящий в Адмиралтействе, 1-го числа Февраля в 11 часов до полудня".

Лицо поэта спокойно. На подушке рассыпались пряди волос. Его ждет последний путь в Конюшенную церковь, а затем безостановочная, долгая санная дорога в Псковскую губернию, в Святогорский монастырь.

Мастерство и артистизм художника безукоризненны. Что же касается содержания рисунка, то (возможно чисто субъективно) оно вызывает во мне внутренний протест.

Почему? Видимо, потому, что меня да, наверное, и многих навсегда околдовали радостные, как песенный за пев, блоковские слова: "Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин".

Да, именно веселое, ликующее и живое, только — живое!

Жан Кокто нашел свое решение. Не знаю — может быть, с претензией на оригинальность. Пусть спорное, но свое!

Много раз приходилось мне слышать и читать о том, что в истории литературы рекорд плодовитости принадлежит автору "Трех мушкетеров" и "Графа Монте-Кристо" — Александру Дюма. Может быть, это и так. Но думается мне, что наша отечественная беллетристика нисколько бы не оплошала, выставив в претенденты на первое место ныне, увы, почти всеми забытого российского писателя Василия Ивановича Немировича-Данченко.

Им написано около трехсот увлекательнейших, в свое время "запойно" читавшихся книг. Это — романы и повести, рассказы и художественноэтнографические очерки, стихотворения и путевые дневники, драмы и мемуары, блестящие корреспонденции с театра военных действий, шутка сказать, трех войн — русско-турецкой, русско-японской и первой мировой.

Сам писатель скромно считал себя посредственным романистом, добросовестным и неутомимым журналистом и хорошим военным корреспондентом.

Нго очерки "Соловки" были тепло встречены Тургеневым. Старая критика сравнивала его с Гончаровым. Горький отмечал его наблюдательность и правдивость.

Свой долгий жизненный путь Василий Иванович закончил в Праге, много лет прожив в одном из ее живописных кварталов — Винограды.

Я не графолог и поэтому не берусь определять по почерку характер Немировича-Данченко. Скажу только, что такого своеобразного почерка, как у него, мне еще никогда не приходилось встречать. Это — какой-то очень занятный гибрид полуустава, скорописи и четкого гражданского правописания екатерининских времен.

Зато в письмах его характер, без всяких графологических ухищрений, раскрывается с приветливой откровенностью и искренностью. Письма лишний раз подтверждают отзывы современников о нем как о человеке обаятельном и общительном, открытом, прямом и доброжелательном.

Письмо от 14 января 1934 года, которое вы сейчас прочтете, это — ответ Кноррингу на его просьбу выслать для работы над книгой ряд документов, имеющих отношение к русско-турецкой освободительной войне.

"Глубокоуважаемый Николай Николаевич!

С величайшей готовностью исполнил бы немедленно Ваше желание, но близость 90-летнего жизни и 75-летнего литературной работы юбилеев (которых я вовсе не желал) сейчас отнимают у меня все время. Со всех сторон — требуют автобиографий, часто совсем нелепых сведений по вопросам, ни меня, ни читателей нисколько не интересующих. Разрешите мне разобраться в моем крохотном архиве, как только я покончу с этою юбилейною повинностью. Все, что у меня найдется, к Вашим услугам. Очень буду рад, если это Вам пригодится. Вы спрашивали у меня: где можно достать на русском языке мою книгу для детей — "Сам себе помогай". Ее давно уже нет, и за рубежом ее переиздать нет никакой возможности. На чешском языке она выходит уже третьим изданием. Судьба русского писателя: я во время моей "смертельной", как ее окрестили здешние доктора, болезни в клинике окончил роман "Она". Думаю, в чисто художественном отношении — лучшее, что у меня есть, и он сейчас вышел в чешском переводе, а русский оригинал покоится у меня в письменном столе. Вероятно, я его не увижу в русском издании. Потому что не думаю прожить еще долго. У меня новых, не вышедших отдельно рукописей, отчасти рассеянных по разным газетам, а большею частью не видавших света еще, лежит на добрых пятнадцать томов.