Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

Нет, неблагоприятное для нас начало войны не сломило советского человека, не ослабило влияния большевистской идеологии, на что рассчитывали фашисты. Наоборот, она, наша идеология, проводниками которой в первую голову были армейские коммунисты и комсомольцы, с каждым днем все больше показывала свою силу и жизненность. Разумеется, быстрое отступление войск от западных границ пагубно сказывалось на моральном духе некоторых бойцов и командиров. Одни из них паниковали, другие дезертировали или даже переметывались в стан противника — были, к несчастью, и такие, но не они, паникеры и предатели, определяли лицо воинских коллективов, в массе своей здоровых, неустрашимых, несгибаемых. И я по сей день испытываю чувство огромного удовлетворения, что вот эта непоколебимая твердость, способность стоять насмерть — во многом результат проводившейся нами партполитработы, для которой использовалась малейшая передышка между боями. Разъясняли: успех противника— временный, конечная победа будет за нами. Внушали: кто поддается панике, тот заранее обрекает себя на гибель. Зачитывали сводки Совинформбюро, особо выделяя те места, где говорилось о героизме личного состава частей и соединений Красной Армии. Рассказывали о людях 16-й, проявивших исключительное мужество и отвагу в боях под Шепетовкой.

Какой же напрашивается вывод? Наш воин, был ли он красноармейцем или генералом, нес в себе огромный нравственный заряд, который во сто крат повышал в его руках мощь винтовки, гранаты, бутылки с горючей смесью. Потому-то ведомые командармом Лукиным бойцы, командиры и политработники 16-й с честью и славой до конца выполнили свой долг. Потому-то фашистам приходилось платить огромную цену за каждую пядь советской земли, они устилали своими трупами наши поля, горели их танки и самолеты.

К июлю 1941 года обстановка на нашем, смоленском, участке фронта сложилась чрезвычайно трудная. 20-я армия генерал-лейтенанта П. А. Курочкина вела тяжелейшие бои с танковыми группами гитлеровских генералов Гудериана и Гота. Правее, восточнее Витебска, должна была действовать 19-я армия генерал-лейтенанта И. С. Конева, однако выйти на указанные позиции она не смогла, так как была вынуждена вступать в сражение отдельными частями и даже подразделениями. Армия понесла серьезные потери и с боями стала отходить.

Наша 16-я получила приказ Ставки оборонять Смоленск, и ее соединения начали незамедлительно развертывать свои боевые порядки. 152-я стрелковая дивизия заняла рубеж Касили, Буда, Куприно, станция Катынь, Горохове, что северо-западнее Смоленска. Прибывавшие из Иркутска части 46-й стрелковой дивизии также сосредоточивались северо-западнее Смоленска.

В качестве поддержки и усиления стрелковых частей мы располагали четырьмя полками армейской артиллерии. Кроме того, у нас оставался мотострелковый полк 57-й танковой дивизии, которая, как, вероятно, помнит читатель, была передана в оперативное подчинение 20-й армии. Полк имел до полутора десятков танков, примерно половина из них — новые машины Т-34.

3 июля, то есть на второй день после прибытия нашего эшелона под Смоленск, по радио выступил Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин. Я вызвал редактора армейской газеты «Боевая тревога» батальонного комиссара Б. П. Павлова.

— Необходимо, Борис Потапович, принять все меры, чтобы завтра речь товарища Сталина была опубликована.

Павлов немного помолчал, потом твердо ответил:

— Хорошо. Будет сделано.

Зная, что задача эта не простая — о телетайпе в ту пору и разговора не было, да и радиопередачи как следует еще не наладились, — я поинтересовался, каким образом думает он выполнить свое обещание.

— Кого-нибудь из сотрудников пошлю в Смоленск, чтобы раздобыть текст речи там. Или нет, лучше съезжу сам, — сказал Борис Потапович.

Слово свое Павлов сдержал. На следующее утро передо мной лежал свежий номер «Боевой тревоги» с выступлением Сталина. Для нас, политработников, это был документ огромной важности… Сначала не в силах побороть нетерпение, я прочитал его очень торопливо, затем уже основательно, вдумываясь в каждую фразу: «Над нашей Родиной нависла серьезная опасность… В силу навязанной нам войны наша страна вступила в смертельную схватку… Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР…»

Смерть, смерть, смерть… — вот что нес германский фашизм. Он грозил отнять землю, на которой мы родились и жили, отравить воздух, которым мы дышали. Это — страшнее чумы. Спасение было в одном — остановить гитлеровские полчища, повернуть их вспять. В выступлении Сталина четко и ясно говорилось об этом.