Иван Лыков - В грозный час

Заявление Советского правительства не только разоблачило ложь и обман этих подлых гитлеровских прислужников. Оно содействовало и подъему национально-освободительного движения в Румынии. Комментируя этот документ, патриотическая газета «Ромыниа либера» в то время писала: «Наступил решающий момент. Нельзя больше ждать. Румынский народ должен взять свою судьбу в собственные руки и бороться за выход из войны».

На эту борьбу народ подняла Коммунистическая партия Румынии. Она несла правду о Красной Армии и ее целях в широкие массы. Да и сами румынские трудящиеся очень скоро на собственном опыте убедились, что советские воины пришли на территорию их родины только за тем, чтобы избавить ее от фашистской диктатуры, вышвырнуть гитлеровцев, долгие годы нещадно грабивших страну. И начали встречать наших бойцов как своих освободителей.

Это мы и сами почувствовали в апреле 1944 года. Тогда 5-я гвардейская танковая армия успешно продвигалась по территории Румынии. В наших приказах и донесениях появились мудреные и странные для русского слуха названия населенных пунктов — Степанешты, Батошани, Херсау…

Вначале нас встречали настороженно, иногда даже с опаской. Но потом все чаще и чаще стали проявляться чувства дружелюбия. Крестьяне уже смело подходили к нашим танкам и самоходкам, улыбаясь, пожимали нам руки. А девушки преподносили букетики первых весенних цветов.

И особенно волнующей была встреча в том самом селении, которое показалось мне сейчас, из самолета, знакомым. Тут были и хлеб-соль, и цветы, и весенний хоровод. А ребятишки просто липли к нашим бойцам. Следует сказать, что многие самоходчики были людьми уже зрелого возраста, отцами семейств, поэтому и к румынским детям они относились, как к своим родным: усаживали их на колени, на броню самоходок, катали но селу, угощали сладостями.

Но были той весной для нас и горькие дни. Гитлеровцы уже не доверяли своим союзникам — румынской армии Антонеску — и все чаще сами держали оборону против наших войск. Более того, несмотря на обреченность, иногда даже переходили в яростные контратаки.

Один из таких кровопролитных боев разыгрался 25 апреля под Домбровцами. Противник бросил тогда против нашего полка до батальона пехоты при поддержке танковой роты. А у нас, хотя мы и продолжали еще именоваться полком, в строю оставались всего лишь три самоходки. Да и личного состава было не густо. Поэтому все, кто мог держать оружие, взялись в то утро за автоматы, вооружились гранатами.

Фашисты шли нахально, в полный рост, словно перед ними и не было никакого противника. Мы до поры до времени молчали, подпуская их поближе. Когда до вражеских танков осталось метров триста, наши самоходки открыли огонь.

От первых же снарядов вспыхнул вырвавшийся вперед «тигр». Но почти сразу же загорелась и одна из наших самоходок. Плохо. Теперь у нас остались только две машины. А гитлеровцы тем временем усилили натиск. Снаряд, выпущенный одним из вражеских танков, перебил гусеницу другой самоходки. Теперь она вела огонь только с места.

Я знал, что экипажем поврежденной машины командовал лейтенант Таросян. Обычно горячий, вспыльчивый, в бою Таросян умел сохранять спокойствие. Проявилось это и в те минуты. Его экипаж вскоре поразил еще одного «тигра».

Но наша неподвижная самоходка — тоже очень удобная цель для фашистов. Наверняка кто-то из них уже держал ее на прицеле. Только подумал об этом, как увидел, что от прямого попадания вражеского снаряда машина Таросяна вздрогнула, задымила, и грохнул сильный взрыв. Видимо, сдетонировали остатки боекомплекта…

А гитлеровские автоматчики уже совсем рядом. Они даже оторвались от танков, обогнали их. Видимо, почувствовали, что перед ними совсем незначительные силы. Мужественно отбиваясь, наши самоходчики пустили уже в ход и гранаты. Ближнего боя фашисты не выдержали, откатились назад. Перед нашими позициями остались два горящих «тигра» и десятки вражеских трупов.

Но и наши потери значительны. Как уже говорилось, мы потеряли две самоходки, погибли лейтенанты Солодовников и Таросян, сержанты Петров и Шапкин, красноармейцы Шершаков, Абдурахманов…

— Идем на посадку!

Это предупреждение пилота оторвало меня от тяжелых раздумий. К тому же и самолет в этот момент довольно сильно тряхнуло. В чем дело? Припадаю к иллюминатору. Вот почти совсем рядом мелькнула заводская труба. И Ли-2 сразу же взмыл вверх. Понятно. Внизу — густой туман, посадку в таких условиях вряд ли совершишь. Значит, пойдем на другой аэродром.