Ричард Пайпс: Я жил [Мемуары непримкнувшего]

Отец договорился с одним поляком немецкого происхождения (их называли фольксдойче), что он займет нашу квартиру — предположительно для того, чтобы охранять ее до нашего возвращения. Этот человек подписал подробный перечень имущества в квартире. Я собрал некоторые из моих сокровищ, в основном книги по музыке, истории искусства и мои фотографии. Я распрощался с остальной моей маленькой библиотекой, состоявшей в основном из томов по философии и истории искусства. Самым ценным в моей коллекции был многотомник Мейера Konversationslexikon — энциклопедия, опубликованная в конце XIX века, из которой я черпал свои знания по истории искусства. Русский цензор в свое время замазал черной тушью все места, которые находил недопустимыми, а обложки были аккуратно оторваны и пущены, как мне рассказывал дядя, на растопку в одну из холодных зим Первой мировой войны. Меня всю ночь сотрясала неудержимая дрожь.

Было все еще темно, когда я отправился на вокзал, чтобы договориться с двумя носильщиками. Мы путешествовали первым классом, с большим количеством багажа, как полагалось иностранцам высокого статуса. Вокзал был заполнен немцами в форме. В целях безопасности отец уговорил консула Экс сопровождать нас до Бреслау, откуда мы должны были продолжить путь в Рим через Мюнхен. Один из братьев матери, Макс, пришедший на вокзал попрощаться с нами, держал Коко, которую мы вынуждены были оставить. Собака скулила и дергала за поводок. Когда поезд уже начал набирать скорость, она вырвалась и прыгнула на подножку, а потом прямо мне на руки. Я уже не мог более с ней расстаться. В купе она забилась под сидение и оставалась там в течение всего пути, как будто понимая, что не должна находиться в поезде, и не желая создавать неприятности. Она оставалась с нами до своей смерти еще десять лет.

В нашем купе сидели немецкий врач в форме, сержант и полная женщина со свастикой, приколотой на лацкан костюма. Врач вступил со мною в разговор. Когда он узнал, что я из Латинской Америки, то сказал, что испанские апельсины лучше американских (а может быть, наоборот?) и что Rockettes Radio Sity[4] Знаменитый американский танцевальный коллектив. были великолепны, и что его сын попросил привезти польского садовника, добавив с усмешкой, что он не разрешит ему входить в дом, потому что поляки «воняют». Сержант достал кусок свиного сала из своего ранца, отрезал толстый ломоть и молча его жевал. Мать, сидевшая рядом со мной, время от времени незаметно меня толкала, предупреждая не говорить ничего лишнего, что могло бы создать проблемы. Когда она попыталась выйти в туалет, немецкий солдат, стоявший в коридоре, преградил ей путь, сказав, что ей повезло, что ее вообще пустили в этот поезд. Очевидно, он хорошо ориентировался в вопросах расовой принадлежности.

Между оккупированной Польшей и Германией не было границ, и мы приехали в Бреслау без проблем. Чтобы не вызывать подозрений, отец выбрал один из самых лучших отелей в городе, VierJahreszeiten , недалеко от вокзала. Когда мы распаковались и помылись, я пошел в город и купил пару книг. Чистота и благосостояние города поразили меня. Вечером мы спустились в элегантный ресторан отеля на втором этаже, заполненный хорошо одетыми дамами и офицерами. Мы заказали жареную утку. Официант вежливо поинтересовался, имели ли мы купоны на мясо. У нас их не было. Он рассказал, как на следующий день их приобрести.

Я снова посетил этот отель шестьдесят лет спустя, когда он уже назывался «Полония». Теперь в нем были лишь третьесортные номера. Но ресторан на втором этаже все еще существовал, хотя оказался в четыре раза меньше, чем мне запомнилось.

Прежде чем отправиться в Мюнхен в воскресенье 29 октября, мы провели вторую ночь в Бреслау. У отца не было немецкой валюты, чтобы приобрести билеты в Мюнхен, а оттуда дальше в Рим. Он кружил по Бреславскому вокзалу в поисках офицера с честным лицом. Это была еще одна рискованная операция. Наконец он остановил свой выбор на ком — то и спросил его, уж я не знаю под каким предлогом, не будет ли он настолько любезен, чтобы поменять польские злотые на немецкие марки, что было дозволено делать германским военным, возвращавшимся из Польши. Офицер согласился.

Мы ехали в Мюнхен через Дрезден и прибыли туда во второй половине дня. Нам предстояло прождать несколько часов, прежде чем мы могли сесть на ночной поезд на Рим. Я был полон решимости использовать время в Мюнхене, чтобы посетить знаменитый музей, старую пинакотеку. Несмотря на возражения родителей, пообещав быть осторожным, я отправился от вокзала на Каро- линенплац, где в то время стоял мавзолей нацистским молодчикам, павшим в каких — то стычках за фюрера. У мавзолея стояли часовые, и вся площадь была увешена флагами со свастикой. До пинакотеки оставалось пройти не более километра, и вскоре я добрался до восточного входа. В конце лестницы стоял нацист в униформе.