Игорь Добролюбов - Осколки памяти

Никаких технических приспособлений для подоб­ных процедур нет, и если подходить к животному бережно, то такая, казалось бы, незатейливая, операция неожиданно оказывается настолько сложной.

Но один эпизод меня потряс по-настоящему. Готовит­ся к съемкам сцена: похоронили человека, стоят над мо­гилой скорбящие люди. Привезенные по моей просьбе из соседней деревни плакальщицы сидят своей компанией (в деревнях есть такая профессия - плакальщицы, их "услугами" пользуются). Через переводчика спрашиваю, можно ли снимать. "Да, - отвечают эти женщины. - Мы готовы". Я делаю отмашку, и вдруг - истошный плач, стенания...

Такого плача, таких рыданий я в своей жизни не слы­хал нигде. Столько боли! Басов, который в кадре не при­сутствовал, гладя на это, попросил валидол. Басов плачет, Стефан плачет, Кузнецов плачет, я тоже реву. Ужасающий трагизм. Записывали их чисто, никаких озвучек. Говорю: "Стоп!" - и утихло все моментально. Как ни в чем не бы­вало. Сыграли - это их работа. "Еще раз нужно? - пожа­луйста". Я был потрясен.

Я - не актер, я - режиссер

"Братушка" - единственная моя картина, где я выступил еще и в качестве актера - от дурости, конеч­но: был непоколебимо убежден в том, что советского офицера может играть только наш человек, не болга­рин, а все наши ребята уже были задействованы: в эпи­зодах снимались и осветитель, и гример - все. Оста­вался один художник, но тот по комплекции никак не подходил, худенький очень. Ну, что делать? Пришлось самому надевать военную форму, красить волосы под седину (тогда еще своей было недостаточно) и текст учить. С текстом сложностей не предвиделось: слов у меня было чуть больше, чем "кушать подано", а, кроме того, память на тексты у меня натренирована со сту­денческих времен. Благодаря ей я еще в университете преподавательницу немецкого языка регулярно вокруг пальца обводил. Зададут, бывало, перевод отрывка из работы Сталина "Вопросы языкознания", я тихонечко открываю русскоязычное издание (эта работа издава­лась тогда в великом множестве на разных языках), нахожу нужный кусок, разок внимательно читаю, са­жусь перед преподавательницей и легко, непринужден­но "перевожу".

Вообще не только в "Братушке", но и в других кар­тинах, где я снимался, я на себя смотреть не могу, не пе­реношу себя на экране: все мне кажется каким-то неесте­ственным, и то не так, и это не эдак. Актером надо быть от Бога, а режиссер должен картины делать.

Когда Вася Шукшин, будучи студентом ВГИКа, по­смотрел свои актерские пробы, на вопрос в общаге "ну, как?" ответил: "Да как будто мыла хозяйственного наелся!"

Но все же, видно, картину я собой испортил не окон­чательно, потому что в Советском Союзе нас - Анато­лия Борисовича Кузнецова и меня - наградили за нее медалью им. А.П. Довженко, это была премия за лучший военно-патриотический фильм, а в Болгарии Общество болгаро-советской дружбы отметило "Братушку" Золо­тым почетным знаком (он называется "золотой", а из чего сделан, я не знаю).

Так что жизнь похожа на горную речку с перепада­ми, с порогами, где можно и разбиться, а где сама река несет тебя и помогает плыть.

А то, что, выбрав своей профессией именно режис­суру, я не ошибся, подтвердила мне баба Ванга. Помимо прочего, она сказала мне следующее: "Ты умеешь видеть людей. Так что продолжай заниматься тем, чем зани­маешься. Я не понимаю, что значит твоя профессия, ки­норежиссер, и в чем тут дело, но ты занимайся ею, пото­му что ты сподоблен".

"РАСПИСАНИЕ НА ПОСЛЕЗАВТРА"

Снова "детское кино"

Сейчас уже не вспомню, каким образом, при каких обстоятельствах ко мне в руки попал замечательный сце­нарий Нины Фоминой "Расписание на послезавтра". Зна­ли, видимо, что я не равнодушен к детской аудитории, а это был как раз сценарий о школе, да не о простой, а о чудесной физико-математической.

Прочитав его, я тут же решил, что это отнюдь не фантазия, что такая школа действительно может быть, тем более, что образец ее уже существовал в Новосибир­ском Академгородке, созданном великим математиком Лаврентьевым, где живут и работают ученые, действу­ют академия наук, университет, а при университете - физико-математическая школа.

Про эту школу много писали в газетах, рассказыва­ли о применяемой там собственной программе обучения, о том, что талантливых детишек собирают туда по всей Сибири: аспиранты и студенты старших курсов универ­ситета во время летних каникул выезжают в экспедиции в поисках одаренных детей, проводят в деревнях и стой­бищах олимпиады и, когда находят юное дарование, при­возят его в Новосибирск. Причем на вступительных экзаменах ребенок мог написать диктант или сочинение на чистую двойку, и это не принималось во внимание, цени­лось то, что он талантлив в точных науках.