Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

– Я бы хотела увидеть не «что», а «кого». Мне сказали, что здесь живет замечательный художник по имени Микеле Петрони. Очень бы хотелось с ним познакомиться и побывать в его студии. Но у него, говорят, такой характер, что может выгнать взашей.

– Вы хотите встретиться с Пепперони? Ничего нет проще, он мой близкий друг.

Я не могла поверить в свою удачу. А что, если вчера на пороге церкви Соккорсо мелькнул у меня перед глазами изумрудно-зеленый луч, а я просто его не узнала?

– Давайте сейчас же позвоним вашему Пепперони, Нунция.

– У него нет телефона. Мы можем встретиться с ним сегодня вечером в ресторане его сестры Риты.

– А если его там не будет?

– Он там будет. Считается, что он там работает. Но вы должны соблюсти некоторые правила игры, а именно сделать вид, что не знаете, что он художник и местная достопримечательность.

Вечером Нунция заехала за мной в отель, и мы отправились в «Тратторию да Пеппина», поднимаясь в гору

по извилистым узким переулкам, почти обдирая автомобильные бока о стены домов. Огни города остались внизу. В кромешной тьме такси петляло между скалами и каменными, словно влепленными в утесы домами деревушки Панда.

«Траттория да Пеппина» расположена в пещерах среди виноградников и фруктовых садов. В ней несколько залов, каждый отделан по-разному, но все они выглядят как старинные деревенские таверны.

Владельцы ресторана – молодая пара Рита и Рена-то – встретили нас очень приветливо. Они рассказали, что почти все продукты в ресторане – свои. Овощи, фрукты, свинина, баранина, кролики, вина поступают на стол с принадлежащей им фермы. Нас подвели к двум полыхающим огнем огромным печам. В одной на открытом огне жарились, шипя и брызгая жиром, разнообразной длины, толщины и содержания сосиски и колбасы, в другой – Ренато лично сам делал свою знаменитую на всю Искию пиццу – «пицца Маргарита кон прошутто и салями».

Посреди кухни стоял круглый стол, на который повара выставляли приготовленные закуски.

Я так увлеклась осмотром и дегустацией, что не заметила появления Петрони. Удивленная молчанием Нунции, я оглянулась и увидела, что широкоплечий крепкий мужик, с седым ежиком на голове и седыми усами, сгреб в охапку мою переводчицу и целовал ее в макушку. На нем была черная, довольно засаленная футболка и шаровары, опасно сползающие с круглого живота.

– Ну, ладно, Пеппер, на сегодня хватит, – засмеялась Нунция и вывернулась из его медвежьих объятий. – Познакомься лучше с моей старинной американской подругой.

Не говоря ни слова, Микеле Петрони и меня заключил в свои мощные «клешни». Затем он усадил нас за стол около печи, принес графин ледяного домашнего вина, тарелку зелени, жареных колбас и сосисок и сел, оперевшись щекой на руку и прикрыв глаза. Мне показалось, что он здорово «поддатый». Через несколько минут он ожил и начал, вероятно, рассказывать анекдоты, потому что Нунция хихикала и сам он, запрокинув голову, громко и заразительно хохотал. Снующие мимо официанты, а также уходящие и приходящие гости приветствовали его с большим почтением.

Когда мы сели в машину, Нунция сказала, что я «сдала экзамен» и Пепперони пригласил нас завтра на ланч.

– Что же я сделала правильно?

– Понятия не имею, вы просто ему понравились. Но вообще-то Пеппер ко мне неравнодушен и рад любой возможности заманить меня в гости.

На следующий день было воскресенье. Мы встретились с Нунцией в полдень у бара «Интернационале» и выпили по чашке эспрессо. Во всех форийских церквях шла служба. Мы побывали в двух, в одной послушав начало проповеди, в другой – орган. Потом неспеша побрели по пустому воскресному городу: Петрони ждал нас в половине второго.

На холме, в «верхнем» Форио, дома отделены друг от друга изгородями из зеленого вулканического туфа. По ним вьются плющ и душистый горошек, дома же затенены гранатовыми и цитрусовыми деревьями. На стене одного из домов, белых, как большинство домов на Искии, красной масляной краской аршинными буквами выведено ПЕППЕРОНИ и нарисована стрела, указующая на дверь. Мы позвонили. Художник открыл. Его лицо напоминало трагическую театральную маску.

– Пять минут назад скончался мой самый близкий друг, – глухим голосом сказал Петрони, стараясь подавить рыдания. – Он лежит в моей студии. Сейчас приедут полиция и врачи.

Я совершенно растерялась, забормотала, пытаясь выразить по-итальянски свои соболезнования, и повернулась, чтобы уйти. Но Нунция схватила меня за руку и втащила в дом. Пепперони впереди – его согнутая спина выражает отчаяние, – мы с Нунцией следом – прошли через столовую, где был сервирован уже стол для ланча, и вошли в студию. На кушетке лежал покойник, укрытый с головой. Из-под простыни выбивались темные курчавые волосы, и сбоку свисала почти до полу безжизненная мраморно-белая рука. Я боялась взглянуть на Пепперони и боялась взглянуть на труп…