Развернулся самосвал к лесу передом… Эх, был у нас, по крайней мере, дом! Но с разбега монстр, дернул ЛАЗа вбок, так, что каждый мост подлетел чуток. Пролетел и — хрясь! Думали — звездец… А Кардан, бодрясь, рявкнул:
— Молодец!
Кто молодец, ЛАЗ или шофер МАЗа, уточнять не стали, но, что это он не о себе, — было очевидно: в полете автобус сшиб две юные листвянки и лишился при этом противотуманной фары. Что произошло с ходовой частью, оставалось только догадываться. Во всяком случае, в тот момент мысли у всех были одинаковые: скорее домой!
Увы, скоро не получилось, ибо наш доблестный водила блудил в темноте по ручьям и болотам до 22 часов с лишним. Зато все выспались и приехали — ни в одном глазу.
Дома меня встретил наш главный книгочей и букинист — Горисов — с номером «Юности», где была критика повести Тоболяка.
Тем временем, Виталий методом дедукции вычислил грабителей имущества с нашего склада и с азартом Ватсона до ночи их разоблачал. Я ж писал всем письма, но всего до 2-х часов ночи. Ибо именно в это время встал Сидоркин и, чтоб, видно, подрасти, начал трескать так тушёнку, что вагончик задрожал. Для запивки банку молока сгущенного, что без сахара, вытряс в пасть бездонную, что две божьих росиночки…
…Сегодня едем, наконец, на промзону нашего СМП — 3 км на запад от поселка. Вез нас и бригаду Крылова тот же автобус, значит, ночные испытания он выдержал с честью. Площадка под зону располагалась у подножия сопки, и редкий подлесок на ней уже был срублен.
Нас встретил мастер Борис Ляровой и дал нам задание: собрать на вырубке все стволы, годные для каркаса нашего сооружения. Конечно, сперва нам их надо было обрезать, срубить сучки и ошкурить. Кому-то досталось разметить основу «ангара». Увы, оказалось, что мы не готовы на практике применить свои знания. Зато наш мастер не преминул сделать нам матерный выговор.
— Где же ваш инструмент?! Работнички, ёг вашу мать! — кричал Ляровой.
Ответ выдал Сашка Глазов, удивив меня находчивостью.
— Во-первых, сегодня, — сказал он, — мы вышли работать задаром, поскольку ещё числимся студентами. Во-вторых, инструмент: ломы, топоры мы сами искать не должны. А в-третьих, мы — люди, а не рабы, кричать на нас не позволим. К тому же вчера разгружали вагоны и толком не отдохнули…
— Во-первых, я ещё не кричу, — Ляровой не смутился ни капли. — Может быть позже вы ещё услышите, что значит ругаться по-настоящему. Во-вторых, я не знал, что вы сегодня не обязаны работать, и что работали вчера. В-третьих, топоры вы как плотники должны себе сделать сами…
Мы отвечали, мол, — топорища — не главное, точить топоры негде! И что с тупыми ломами делать? Словом, побазарили мирно, а там и рабочий день кончился…
Вечером — давка в столовой, изготовление основного инструмента. Случайная встреча с комсоргом бригады Новикова и его рассказ об освобожденном снабженце Харизматове. В бригаде его раскусили быстро, и участь его была решена. От этого «свободного художника» они уже избавились.
Перед сном читал в «Авроре» Битова. Вдруг, в час ночи, зашел Степанов.
— Вот, приехал опять наряды закрывать, — начал Влад.
— Каждый раз приходится все самому?
— А как ты думаешь? Сдача нарядов — бой, который нельзя ни обойти, ни проиграть. В любом случае погибнешь. Но лучше побороться, очистить совесть перед бригадой, — он помолчал. — Ведь как мы работаем, как живем! Слава богу, еда нормальная, а то ведь никаких условий для жизни… Ребята терпят любые просчеты начальства и как бы в отместку работают, как звери.
— Нет, ну, досуг, выходные у вас же нормальные, — припомнил я.
— Да что досуг! — воскликнул он сокрушенно. — Ни бани, ни кино, ни телека. Вся жизнь — только работа. Но ребята-то молодые, им же нужно общение с… А тут ещё эта история с нашим поваром!..
— Ну, рассказывай, — потребовал я. — Слух-то пронесся, но ведь врут поди…
Влад нехотя рассказал, как у них в женском балке пропало недавно нейлоновое пуховое пальто, шапочка, японский зонт… А два дня назад их кормилец, неплохой повар, которого они рекомендовали кандидатом в члены партии, собрался на почту в Ленду с аккуратно зашитой посылочкой…
Конечно, нашлись свои «опера», которые потребовали — весьма настойчиво — вскрыть ее. После чего состоялся суд праведный и скорый (Линча), и побитого кандидата отправили с передовой. После этого, успокоившись, народ сочинил «Молнию», которую и предстояло вывесить Владу.
До трех часов мы с ним гоняли чаи с изюмом вместо сахара и толковали обо всем на свете, пока я не зевнул. Влад тут же среагировал, то есть откланялся: ему завтра в контору к 9-ти, а мне на автобус — к полвосьмого.
Читать дальше