Идо Нетаньяху - Последний бой Йони

Мы проезжаем район на Голанах, где был расположен танковый батальон Йони. Основанный Йони лагерь вскоре после его гибели переименовали в «Лагерь Йонатана», и нам, семье, устроили здесь экскурсию. Войдя в лагерь, мы увидели на стене одного из строений строчки, написанные большими черными буквами, — из речи Йони при расставании с батальоном. Слова — почти в точности соответствующие его речи, экземпляр которой был найден в бумагах Йони, — воспроизведены были людьми батальона больше чем через год после их произнесения исключительно по памяти.

«Кирш (заместитель командира батальона) разместил весь батальон на большом пространстве, — рассказал один из штабных офицеров батальона о церемонии смены командиров. — Это было после какого-то учения. Поставили танки в виде буквы П. Йони стоял напротив на бронетранспортере и говорил ту прощальную речь. В конце речи отдал честь батальону в знак уважения и признания заслуг и так закончил свои обязанности».

В центре лагеря был кабинет Йони, где он еще и спасался, когда хотел уединиться. Время от времени он вырывался из армейского мира серых бараков, тропинок, проложенных среди выбеленных камней, и переходил в другой, свой мир. «Как-то ночью я кончил работать часа в два-три утра. Увидел свет у него в кабинете и зашел узнать, как дела. Это было после того, как Йони целый день был на ротных учениях. Смотрю, а он читает книгу стихов, кажется, Бялика…» [67] 6. Йехезкель Клейнер. .

«В ту пору если он спал часа два-три, то это много, — рассказал Янош, который был тогда его командиром дивизии. — Йони действительно жил жизнью батальона двадцать четыре часа в сутки. Редко увидишь такого целеустремленного человека. Понемногу он построил батальон, сформировал его, и учения стали выкристаллизовываться».

«Первое батальонное учение было полным провалом. В основном техническое учение, которое не удалось. Не удалось по двум главным причинам: из-за недостатка опыта у Йони по задействованию танков и просто по невезению. Иногда, если начнешь что-то с левой ноги, ничего уже не поможет. Это бывает».

«Жаль мне было, что так прошло учение, которым он командовал; после его окончания я за четверть часа подвел итог в присутствии всех. И потом сказал: Йони, пойдем. Взял Йони и устроил ему анализ от алеф до тав, по пунктам. Я не знал, как он отреагирует, поскольку „насел“ на него не с криками и гневом, но самым суровым образом, а это иногда труднее всего вынести. Я видел, как он все записывает и не просто говорит „бэсэдер“, а спрашивает и анализирует. И вдруг я почувствовал, что вместо того, чтобы шаблонно подвести итог учению, мы, по сути, переходим к обсуждению его вдвоем: я сказал, он сказал, он спрашивает, я отвечаю, я развиваю, и он развивает, и это превратилось в беседу между двумя людьми: между мной и им. Мы сидели часа четыре-пять, анализируя учение. Потом соскользнули с учения и поговорили о военной истории, о философии, о географии, и снова вернулись к учению — и все каким-то образом в рамках разговора на эту тему. Я в нем различал желание учиться, постигать, понимать. Он сидел там вовсе не в роли получившего выговор, который только и ожидает, когда закончатся нотации, прекратится это унижение и он сможет убраться. Он сидел и не хотел уходить… Я спросил Йони: „Сколько тебе надо времени, чтобы повторить учение?“ Он сказал, что недели две. Так оно и было. И вот тут-то можно было увидеть, что значит „применить на практике“. Учение прошло отлично. Не повторилось ни одной ошибки прошлого раза».

В День независимости, примерно через год после того, как ему дали батальон, пришлось Йони как-то поехать в штаб Северного военного округа, чтобы получить от Рафуля звание подполковника. «У Йони не было для церемонии черного берета, только рабочая фуражка, — рассказывает штабной офицер, — как не было и разных значков и медалей, вроде медали за участие в Шестидневной войне. Всех тех внешних атрибутов, которые в Тель-Авиве носят напоказ каждый день. Он крутился по лагерю со своими потрепанными майорскими погонами, и я ему уже говорил полушутя: „Может, пора их поменять?“ Но перед этой церемонией Кирш ему выдал новые погоны майора, а также, кажется, и портупею, и мы ему добавили, чего не хватало. После этого он поспешил в штаб за получением звания».

Как командир батальона, считал Янош, «он был с профессиональной и человеческой точки зрения одним из самых замечательных офицеров в дивизии — и по способности к общему военному анализу, и по способности обращаться с отдельным танком. Знаком был со всеми тайнами ремесла, изучил их. Батальон его был ведущим в дивизии также и с точки зрения связи простого солдата с частью. Его личность как-то отражалась на части, она становилась ведущей — как в смысле боевого духа, так и чисто профессионально. Словом, превращалась в отличную часть.