Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Мы провели на яхте почти три дня и больше не вспоминали о съезде. Вернувшись в Калифорнию, мы чувствовали себя отдохнувшими и счастливыми. В Сакраменто оставалось еще очень много работы.

В разгар студенческих волнений лидеры девяти городков Калифорнийского университета попросили меня о встрече в Сакраменто. Такая просьба очень обрадовала меня, так как, если бы я сам, без приглашения, поехал туда в те дни, это вызвало бы бунт. Во время предвыборной кампании студенты приветствовали меня, потому что я выступал против должностного лица, представлявшего истеблишмент; теперь я сам принадлежал к нему.

И вот делегация студентов приехала в здание законодательного собрания, некоторые были босиком, на других — рваные майки. Они сидели молча, несколько человек расположились прямо на полу, когда я вошел в комнату, никто не встал. Затем их представитель начал: "Губернатор, мы хотим говорить с вами, но мне кажется, вы вполне осознаете, что понять нас не можете… Это грустно, но люди вашего поколения просто не в состоянии понять собственных детей…

В то время, когда росли вы, не было мгновенной связи, спутников и компьютеров, в считанные секунды решающих задачи, на которые уходили раньше часы, дни и даже недели. Вы не жили в век полетов в космос и на Луну, в век реактивных самолетов и высокоскоростной электроники…"

На секунду он замолчал, и тут я вмешался: "Вы абсолютно правы. Когда нам было столько лет, сколько вам, у нас этого не было. Мы изобретали все это…"

Я знал кое-что о студенческих выступлениях протеста, когда сам был семнадцатилетним первокурсником. Но то, что происходило в Калифорнийском университете в конце 60-х, не имело ничего общего с нашими мирными протестами в колледже "Юрика", когда мы выступали против намерений администрации отказать десяткам выпускников, имевших дипломы с отличием, в возможности получения степени.

Когда все это началось, у студентов Калифорнийского университета, возможно, были основания для недовольства относительно установленных там порядков: их, полных надежд и устремлений, всех вместе отправляли в огромные аудитории и передавали в руки профессорам и преподавателям, которых они редко видели, а те, поскольку большую часть своего времени проводили в "исследованиях", в свою очередь перекладывали ответственность за обучение на своих ассистентов, которые были не намного старше самих студентов. Каждому в отдельности уделялось очень мало внимания.

Я понимал их отчужденность, но, какой бы ни была ее причина, всю инициативу взяли совершенно определенные подстрекатели, многие из которых никогда даже не были в аудитории колледжа и которые затем превратили это чувство отчужденности в уродливую, безобразную силу, и терпеть ее было нельзя.

Огромный образовательный центр был парализован. Позже некоторые участники этих революционных дней пытались представить все это делом, полным героизма и благородства.

Тот бунт, каким бы он ни был вначале, привел в сильнейшее волнение так много наших студенческих городков, что его отнюдь нельзя назвать каким-то доблестным или идеалистическим мятежом, призванным восстановить справедливость: это была неистовая, буйная анархия; бунтующие толпы в буквальном смысле поджигали городки — во имя "свободы слова".

За одиннадцать месяцев только в одном колледже в Беркли, где расположен Калифорнийский университет, восемь раз рвались бомбы и были предприняты попытки взрывов других бомб; за это время полиция конфисковала более двухсот винтовок, револьверов и пулеметов, а также около тысячи шашек динамита и бутылок с зажигательной смесью.

Безусловно, среди студентов, захваченных волной демонстраций, были и такие, которые считали, что поступают правильно. Они имели право выражать свое недовольство. Американцам конституция гарантирует право свободного волеизъявления. Но ничего замечательного не было в поступках тех, кто на улицах Беркли и других университетских городков действовал в безликой толпе, как штурмовик, наносил раны другим, жег и разрушал.

Огромное большинство студентов хотело только одного — получить образование. Но несколько месяцев буйствующее меньшинство лишало их этого, а между тем голоса многих умеренно настроенных преподавателей глушились запугиваниями левоэкстремистских профессоров, чье представление о свободе слова ограничивалось лишь высказыванием того, с чем они были согласны.

Как я уже сказал, проводя предвыборную кампанию на пост губернатора, я обращался к бунтовщикам со словами: "Подчиняйтесь правилам или уходите", и, когда стал губернатором, проводил эту же политику.