Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Откровенно говоря, я сомневался, смогу ли найти таких людей.

Вскоре после моего возвращения в Белый дом советский посол в Вашингтоне Анатолий Добрынин несколько раз сдержанно дал понять госсекретарю Александру Хейгу, что русские заинтересованы в возобновлении переговоров между Востоком и Западом о контроле над ядерными вооружениями. Но он сказал, что советские лидеры недовольны моими резкими высказываниями в их адрес. Я попросил Хейга информировать Добрынина о том, что мои слова следует понимать следующим образом: новое руководство в Белом доме относится к русским с позиций реализма, и пока они ведут себя правильно, могут ожидать того же и с нашей стороны.

У меня не было большой веры ни коммунистам, ни их слову. И все-таки продолжать взаимное ядерное противостояние до бесконечности было опасно, поэтому я решил, что если русские не делают первый шаг, то его должен сделать я.

Сидя в солярии Белого дома под весенним солнцем и ожидая разрешения докторов возобновить полный рабочий день, я думал о том, как начать этот процесс сближения. По-видимому, то обстоятельство, что однажды я был так близок к смерти, заставляло меня сделать все возможное в отпущенные мне Богом годы для уменьшения угрозы ядерной войны. Может быть, поэтому смерть пощадила меня.

После раздумий я решил написать личное письмо Брежневу. Когда я был губернатором, то виделся с ним на Сан-Клементе, куда он приезжал для встречи с президентом Никсоном. Я хотел попытаться убедить его, что Америка не является нацией "империалистов" и не имеет захватнических планов, хотя советская пропаганда писала обратное. Он должен знать, что у нас реалистическая точка зрения на советские устремления; кроме того, я хотел сообщить, что мы заинтересованы в уменьшении угрозы ядерного уничтожения.

Через неделю после выхода из больницы я написал первый проект письма Брежневу, еще не будучи уверен, что отправлю его, но мне хотелось изложить свои мысли.

До покушения я склонялся к тому, чтобы снять эмбарго на поставки зерна, введенное администрацией Картера. Нашим фермерам оно наносило больший ущерб, чем русским. Я не хотел идти на уступки Советам без взаимности, но понимал, что мы можем снять эмбарго, указав при этом, что искренне хотим улучшения американо-советских отношений. Это также продемонстрировало бы нашим союзникам, что, являясь лидером свободного мира, мы хотим взять инициативу в попытке уменьшить напряженность, порожденную "холодной войной".

Александр Хейг хотел сесть с русскими за стол переговоров по контролю над вооружениями как можно быстрее, но был против встречи в верхах в ближайшее время. Отчасти это объяснялось обеспокоенностью положением в Западной Германии и европейских странах, где в политических кругах нарастали настроения в пользу одностороннего разоружения. Он возражал против каких-либо примирительных шагов по отношению к русским до тех пор, пока они в свою очередь не представят доказательства своих миролюбивых намерений. И поэтому он был против снятия эмбарго на поставки зерна, говоря, что это будет неправильно истолковано русскими. Я понимал его позицию и чувствовал, что он в чем-то прав.

Когда я сообщил Хейгу о намерении лично написать Брежневу, он выразил недовольство, что проект составляю я. Если я собираюсь направить письмо, сказал он, то его может написать госдепартамент.

Вероятно, я впервые столкнулся с тем, когда Хейг не хотел вмешательства в международные дела не только со стороны других членов кабинета и сотрудников Белого дома. Через год мне предстояло узнать, что он не хочет, чтобы даже я как президент участвовал в формировании основных направлений внешней политики: он считал это своей прерогативой. Он не хотел проводить внешнюю политику президента, а хотел формулировать и проводить ее сам.

Я восхищался Хейгом и уважал его прошлую деятельность на посту командующего объединенными силами НАТО, поэтому, учитывая его опыт работы в Вашингтоне при администрации Никсона, пригласил его на должность госсекретаря. Но он проявлял жесткость и агрессивность, защищая свой статус и сферу деятельности от постороннего вмешательства, из-за чего внутри администрации возникали определенные проблемы. В день покушения на меня Джорджа Буша не было в городе, и Хейг незамедлительно прибыл в Белый дом, заявив, что ответственность за страну ложится на него. Мне рассказали, что даже после того, как вернулся вице-президент, он продолжал утверждать, что он, а не Джордж должен принять руководство. Тогда я ничего не знал о происходящем, но позже узнал, что остальные члены кабинета были просто возмущены. Они говорили, что он вел себя так, будто имел право сидеть в Овальном кабинете, и считал, что по конституции имеет право принять на себя руководство, — такая позиция не имеет никакого правового обоснования.