Рональд Рейган - Жизнь по-американски

12 апреля я записал в дневнике: "Первый день дома. Я не тороплю события, по-прежнему анализы крови, рентген, внутривенные инъекции, но я дома. Перестал пить антибиотики, начинает возвращаться аппетит, и впервые получаю удовольствие от еды".

Один раз за первые недели пребывания дома после больницы я действительно поспал днем, но это был первый и единственный раз, когда мне надо было поспать днем, с тех пор как я был ребенком, хотя в газетах писали обратное.

14 апреля, через три дня после моего возвращения из больницы, совершил свое триумфальное возвращение на землю после первого полета космический корабль многоразового использования "Коламбия". Это вызвало в стране огромный отклик, больше чем когда-либо убеждая меня, что американцы вновь испытывают гордость и патриотические чувства. Я смотрел приземление по телевидению в спальне Линкольна, где на время моего выздоровления была установлена медицинская функциональная кровать. Там или в солярии на третьем этаже Белого дома я много думал о проблемах, стоящих перед страной, и о том, что надо сделать для их решения.

В конгрессе наша экономическая программа медленно начинала прокладывать путь, но я знал, что предстоит борьба, и, чтобы конгресс проголосовал за нее, надо было завоевать поддержку большого количества демократов в палате представителей. Что касается международных дел, то мысли мои возвращались к тому, о чем я думал в воскресенье перед покушением — о "безумной политике" и всем, что связано с ней. Как президент, я больше всего хотел уменьшить опасность возникновения ядерной войны. Но что нам надо сделать для этого?

Основой наших отношений с Советами была разрядка, или "детант"; это французское слово русские интерпретировали как свободу действий для проведения любой подрывной политики, агрессии и экспансионизма в любой точке земного шара. Каждый советский лидер, начиная с Ленина и кончая Леонидом Брежневым, говорил, что цель Советского Союза — сделать мир коммунистическим. В течение шестидесяти пяти лет, за исключением короткого периода во время второй мировой войны, русские де-факто были нашим врагом — все эти годы они последовательно и с религиозной фанатичностью проводили политику, подчиненную единственной цели — разрушению демократии и насаждению коммунистической идеологии.

Чтобы защитить свободу, Америка за послевоенные годы не раз противостояла угрозе советской экспансии, проникавшей в самые отдаленные уголки мира: в Турцию, Грецию, Корею, Юго-Восточную Азию. Наш долг — и в этом состояла наша политика — с помощью наших величайших демократических завоеваний нести свободу другим народам, как мы делали это после второй мировой войны, оказывая помощь нациям, освободившимся от колониального прошлого. Мы тратили миллиарды долларов, помогая странам, разоренным войной, включая наших бывших врагов, восстановить свое хозяйство. Мы тратили миллиарды на содержание наших войск в Западной Европе и Южной Корее, чтобы сдержать проникновение коммунизма. А иногда цена защиты свободы была гораздо выше — многие бесстрашные американцы принесли себя в жертву. Америка никогда не стояла за ценой, чтобы защитить свободу человека.

В конце 70-х годов я почувствовал, что страна отреклась от своей исторической роли духовного лидера свободного мира и основного защитника демократии. Наша решительность ослабла, а вместе с ней — и чувство долга защищать ценности, которые нам так дороги.

Так же как страна свыклась с тем, что время ее экономического расцвета позади и в будущем ей придется довольствоваться меньшим, так и предыдущая администрация почему-то утвердилась во мнении, что Америка больше не имеет той силы в мире, какой обладала когда-то, и больше не в состоянии влиять на ход событий. Сознательно или бессознательно, но мы дали понять миру, что Вашингтон утратил былую уверенность, идеалы и обязательства по отношению к своим союзникам и что, похоже, он принимает советскую экспансионистскую политику как некую неизбежность, особенно в бедных и слаборазвитых странах.

Не могу сказать точно, где коренилось это ощущение нашего постепенного отступления: возможно, оно было связано с вьетнамской войной, энергетическим кризисом, инфляцией и другими проблемами, вставшими перед страной во время администрации Картера, а может, оно было вызвано чувством разочарования в связи с провалом политики его администрации в Иране. Так или иначе, но я считал бессмысленным, неверным и опасным для Америки отказываться от роли сверхдержавы и лидера свободного мира.