Михаил Любимов - Вариант шедевра

Московский государственный институт международных отношений, все ново, все загадочно, и греют сердце обращения «вам, будущим дипломатам». Впереди – вся жизнь, впереди успех, а пока поездки в подшефный колхоз с питанием одной картошкой – это веселило, и ночью соревновались, кто громче пукнет [5] Неприлично мало написал я об альма-матер. Все мне кажется, что недоучили, недодали драгоценных знаний. Действительно, вместе с религией вынули из головы и часть искусства, и крупных философов (где Бердяев? Ильин? Флоренский? И другие, гордость наша?), забили башку Великой Теорией, которую жевал почти всю жизнь. До сих пор не усекаю разницы между абсолютной и относительной истиной, а в обнищаниях пролетариата совсем запутался. Но разве Институт виноват? Все определяла Системка, bloody system, с нее и спрос! . Подслеповатый, похожий на постаревшего Добролюбова, профессор Дурденевский, ходивший в мидовской форме и пару раз по ошибке отдавший мне честь (я носил старую отцовскую бекешу и сапоги, ноги при этом обматывал портянками, чем гордился). Другой профессор – Сергей Борисович Крылов очень выразительно читал лекции («Во время русско-турецкой войны, когда я был ранен чуть пониже спины…») и, когда одна студентка подбежала к его машине и попросила поставить ей «Зачет», он молвил: «Мадмуазель, я вышел из того возраста, когда принимают зачеты в машине». И, конечно, превосходные преподаватели английского – Людмила Алмазова, Сергей Толстой и другие.

Как ни странно, студенческие годы оставили хлипкие воспоминания: постоянный долбеж огромного числа учебных предметов, работа над собой в библиотеках, невыразительные пьянки, отсутствие пленительных красоток и некрасоток (мешала «проблема хаты»), правда, к концу учебы жизнь озарили капустники, которые я организовывал, появились новые друзья. Неуютная, но счастливая жизнь на Твербуле в крохотной комнатушке, снятой у Дмитрия Александровича Сумарокова, актера театра имени Пушкина – бывшего Камерного (там узнал о режиссере Таирове, великой актрисе Коонен, о пьесах Юджина О'Нила и безыдейном «Багровом острове» Булгакова). Первая любовь, болезненная и долгая, блуждания в районе Патриарших, недалеко от дома Берии (однажды видел, как он прогуливался, незаметно отмахивая ладонью от себя охрану). Семья Сумароковых – Мягких: милая и откровенная Татьяна Вениаминовна, ее нежная дочь Таня, не менее нежная внучка Елена имели на меня огромное влияние. Боготворю эту семью истинных интеллигентов, склоняю голову перед памятью почивших!

Смерть Сталина (на похороны не пошел из-за лени и нелюбви к толпе и очередям), признаюсь, что не рыдал от горя, ибо никогда не верил в правдивость процессов 30-х годов. В ноябре 1952 года удалось увидеть живого вождя, вяло спускавшегося с мавзолея, я шел в колонне ликующей молодежи, завершавшей демонстрацию.

Разброд и шатания после разоблачения Хрущевым «культа личности», ожесточенные споры по поводу Сталина, и вновь обретенная, уже по Ленину, вера в коммунизм – счастье человечества. Боже, как я верил в Теорию! Даже видя, что народ вокруг слишком далек от коммунизма, все убеждал себя: правы Маркс и Ленин, все будет хорошо! Неисправимый оптимист. Или дурак.

Попытка личного счастья, поиск Идеала – спутницы жизни а-ля Жорж Санд («когда сей женственный талант бросал перо и фолиант, часы любви бывали сладки – французы так на это падки» – это из институтской стенгазеты), но только покрасивее, искал целеустремленно и чисто, при этом очень уважал отца Сергия за железную волю (пальцы стал рубить в более зрелом возрасте). Записка от сокурсницы: «Я не знаю, Христос ли ты, но единственное, в чем я уверена: я не Магдалина и мне не нужны святые объятия пастора ни в коем случае, будь то пастор из монахов Боккаччо или фанатик, уничтожающий свою плоть. Аминь!» За что? Даже не целовались. Теперь понимаю, что именно за это.

Прощальная выставка Дрезденской галереи, взволновавшая Москву, там спустя многие годы появились полузапрещенные импрессионисты, да и Мадонна с младенцем ослепляла. Встреча с первой женой, красавицей Катей Вишневской, жившей в домике на ул. Огарева (деревянный ангел висел в коммунальной комнате), тогда студенткой Щепкинского театрального училища. Познакомила нас Ада, жена известного художника Владимира Милашевского, он учился у Добужинского, в графике считался непревзойденным. Наши отношения развивались медленно, Катя жила со своим гражданским мужем-актером, а я, холостяк, уже был призван на работу в Финляндию по линии МИДа.