Захар Прилепин: Есенин: Обещая встречу впереди

Словно всякий раз самую дорогую родню хоронила. (А она — себя, себя.)

Музыкальность Есенина, о которой пойдёт речь в своё время, унаследована и по отцовской линии, и по материнской — мать не просто пела, но ещё и на гармошке играла, что для крестьянки было необычно.

Зарабатывала малую копеечку Аграфена, размещая дома постояльцев, в том числе каменщиков и маляров, которые занимались ремонтом в церкви, стоявшей наискосок от дома Есениных.

За постояльцами надо было мыть и убирать. Все эти хлопоты легли на молодую Татьяну.

Жизнь её выглядела так: следовавшие одна за другой беременности, непрестанная стряпня малярам и каменщикам, стирка, двор, скотина; в придачу надо терпеть от свекрови, с которой отношения сразу не заладились, замечания и понукания — та не только беседовать и голосить на поминках умела складно, но и ругаться.

Следом похороны очередного ребёнка — на могилку некогда сходить — и снова стирка, стряпня, двор, скотина…

Муж из своей московской мясной лавки является в лучшем случае на похороны детей, пока поминали — глядь, она опять беременна, носи ещё девять месяцев живот, который и погладить некому.

Заработок свой Александр переправлял не жене, а матери.

Прав у Татьяны не было никаких: кормят её, кормят детей — что ещё?

Аграфене, может, тоже хотелось, чтоб её приголубили. Она сама родила семерых, но две девчонки, Пелагея и Саша, умерли в младенчестве, а ещё одна, Анна, — уже будучи на выданье.

Похоронив особенно любимую из дочерей — Пелагею, другую свою дочку, последнюю из четверых выживших детей, Аграфена снова назвала Пелагеей.

Несколько позже, когда женился Иван — тот, что подался в Москву в ученики жестянщика, с новой снохой Аграфена сошлась куда лучше. Может, у той характер был помягче или похитрее, чем у Татьяны, — или в Аграфене перекипело женское и она повернула к старости.

В любом случае Татьяне стало доставаться не только от свекрови, но и от второй снохи.

Однажды не стерпела, собрала маленького Сергея — и ушла к своим родителям: «Что хотите делайте, а я больше не могу».

Некоторое время жила у отца с матерью. Потом всё равно пришлось вернуться.

В автобиографиях Есенин последовательно пишет, что с двух лет воспитывался у родителей матери, но это не так.

Окончательный переезд от бабки по отцовской линии к родителям матери состоялся в конце 1901 года, когда ему было шесть лет.

Про эти шесть лет он вспоминать не желал.

Фёдор Андреевич Титов, дед Есенина по материнской линии, — один из важнейших в его жизни людей.

В каком-то смысле дед заменил отца.

Фёдор Андреевич родился 10 февраля 1845 года.

Обзавёлся собственной семьёй он, как и его сват, восемнадцатилетним. Жене Наталье было шестнадцать.

В старости дед выглядел красивым, статным. Он был очень опрятен в одежде и силён физически.

Хозяйство у этого деда было, пожалуй, даже покрепче, чем у покойного Никиты Осиповича Есенина в лучшие его годы.

Начав с рабочего на барже, Фёдор скоро вырос до главы артели. Имел две собственные баржи (Есенин — чего мелочиться — потом будет одной из своих близких подруг, Надежде Вольпин, с фирменным своим размахом рассказывать, что у деда было два парохода).

Как бы то ни было, в течение лета Титов зашибал немалые деньги: вернувшись, мог себе позволить накрыть стол для целой улицы и всех — неделю! — кормить-поить радости ради.

Здесь узнаём черты Сергея Есенина в расцвете славы поэтической и человеческой. Прогуляв добрую половину заработанного, дед вдруг становился на удивление прижимистым, начинал считать каждую спичку и попрекать за лишнюю щепотку соли.

В доме деда имелись работник и работница.

Детей было четверо — помимо Татьяны, ещё трое сыновей, тех самых дядьёв, про которых Сергей Есенин будет вспоминать в каждой автобиографии.

Крестьянином дед тоже в полной мере не был, традиционной деревенской работой занимался мало. Был он зажиточный предприниматель, за сезон зарабатывавший до тысячи рублей.

Для сравнения: средняя зарплата была по России от десяти рублей до четвертного. Депутаты Государственной думы зарабатывали 350 рублей в месяц.

Бутылка водки стоила 40–60 копеек. Хорошая рубаха — три рубля. Гармонь — семь рублей. Дойная корова — 60 рублей. Лошадь — от 60 до 150 рублей. В Рязани можно было купить домишко с мезонином за 300 рублей. Автомобиль стоил две тысячи рублей.

Однако тысяча — повторимся, за сезон — это не чистая прибыль; значительная часть денег шла на поддержание бизнеса.